Она сошла по лесенке на бетонный волнорез, постояла в тени и начала спускаться в воду. И поплыла медленно, словно нехотя.
Я тоже пошел к лесенке, решив, что лучшего места для первой встречи, чем в море, не сыскать. Вода показалась в первый миг обжигающе холодной. Когда немного улеглось дыхание, я поплыл к Ане; отворачивая лицо, стараясь делать вид, что плыву не к ней, а просто мимо нее.
Она не сразу обратила на меня внимание. Но вдруг глаза ее остановились на мне, расширились в испуге, и она начала медленно погружаться в прозрачную голубизну.
- Аня! - крикнул я. - Что ты?! - Быстро поднырнул, подтолкнул ее к поверхности, но она, недвижимая, снова начала тонуть. Тогда я подхватил ее, прижимая к себе и загребая одной рукой, поплыл к берегу.
Не успел я вынести ее на берег, как откуда-то взялся фотограф, суетился, снимал со всех сторон, приговаривая что-то о спасении утопающих, о какой-то газете, где будто бы ждут не дождутся сообщения о моем героическом поступке.
Аня лежала с открытыми глазами и, как я сразу понял из реплик медсестры, отделалась лишь испугом, не успев наглотаться воды, потому что потеряла сознание раньше, чем начала тонуть, и потому, что я, на счастье, оказался рядом.
Увидев меня, уже чуточку порозовевшая Аня снова смертельно побледнела, и глаза ее сделались круглыми, полными какого-то, никогда мною у нее не виданного, выражения тоски.
- Что ты, Аннушка, что ты! - бормотал я, присев возле нее на корточки.
Она подняла руку, дотронулась до моих волос, и я послушно опустил голову, прижался губами к ее холодному виску.
- Что ты, Ань?!
Когда поднял голову, то увидел, что она плачет. Слезы, редкие и крупные, набухали в уголках ее глаз и, сорвавшись, быстро скатывались к ушам.
Люди расходились медленно, словно были недовольны, что так быстро все кончилось. В конце концов возле нас остались только медсестра да фотограф, все прыгавший вокруг, искавший выигрышные точки.
Я помог Ане одеться, и медсестра решительно взяла ее под руку, намереваясь сопровождать. С трудом мы уговорили ее оставаться на своем месте, заверив, что сами дойдем и там, наверху, в санатории, сразу же заявим о случившемся дежурному врачу.
Мы вышли на ослепительно яркую под полуденным солнцем раскаленную площадку. Неподалеку нависала над кипенью деревьев белая громада санаторного корпуса. Дойдя до первой скамьи, опустились на нее. И тут Аня горячо заговорила:
- Разве так можно, ну разве можно так неожиданно! Чуть меня не утопил.
- Извини, - промямлил я. - Хотел как лучше...
- Господи, ничуть не изменился! - воскликнула она. - Сколько помню, всегда хотел как лучше, а получалось...
- По-разному получалось.
- Знаю я твое разное.
- Откуда ты знаешь? Мы же столько не виделись.
- Это ты меня не видел. А я о тебе всегда все знала. И как Валя умерла, и как ты один с дочкой мучился...
Нет, не похожа была вся эта история с угрожающей запиской на месть за старое. Не было в Ане злобы. Но кто-то ведь написал записку? Зачем?
Она поднялась.
- Пойду я, обедать уже пора.
- Я подожду...
- Нет, нет, отдохни сегодня. Ты же отдыхать приехал?
- Я к тебе приехал, - вырвалось у меня.
- Что-то случилось?! Ах, да, наши дети... Кем я тебе буду приходиться?
- Не знаю.
- Вот ведь как живем, не только о родстве забываем, но и как оно называется - родство.
Она задумчиво пошла прямиком через кусты к видневшемуся наверху зданию санатория. Мы поднялись по каким-то лестницам, вошли в высокий центральный зал, и я, поскольку меня не останавливали, прошел следом за Аней по коридору к ее комнате.
- Заходи, посмотри, как живу, - предложила она.
Комната была небольшая. В прихожей виднелись полуоткрытые шкафчики с одеждой, с другой стороны, за распахнутой настежь дверью, был широкий балкон, на котором, как и в комнате, стояли две кровати.
- Вас тут четверо?
- Двое. Хоть в комнате спи, хоть на балконе.
- А ты где спишь?
- Сегодня я вообще спать не буду.
- И я едва ли усну. Давай побродим ночью?
- Нет, нет, слишком ты меня напугал...
- Напугал?
- Ну... взволновал. Дай мне успокоиться. Завтра приходи, поговорим. Подожди, переоденусь, я тебя провожу.
Она ушла в ванную, а я стоял посреди комнаты, осматривался. В шкафчике лежали книги, а рядом - небольшая записная книжка. Я раскрыл, вынул злополучную записку. Не надо было быть экспертом, чтобы понять: листок вырван именно из этой записной книжки. Рвали его, видно, в спешке, под тугой проволочной скрепкой был зажат треугольный клочок, тот самый, которого не хватало посередине записки.
Читать дальше