Владимир Рыбин: Здравствуй, Галактика !

И тогда мы собрались на совет. Все шестеро - Сергей, Анджей, Хосе, Лю, Ариа - единственная женщина на нашем корабле. И я, разумеется, ваш покорный слуга, на долю которого выпало главное испытание. Так, по крайней мере, я считал еще недавно. Сейчас, когда все позади, этой уверенности у меня нет. Сейчас я даже подумываю: уж не повезло ли мне, что пришлось пройти через все это? В чем еще суть жизни, как не в испытаниях, в преодолении трудностей?..

Целых два часа мы сидели в рубке друг против друга, спорили, угрюмо посматривали на стоявший в стороне от главного пульта яркий красно-желтый блок управления подпространством. Достаточно было прорвать розоватый пластик, прикрывавший головку переключателя, и мы разом нырнули бы в немой вакуум нашего околосолнечного пространства. Правда, для этого требовалось кое-что подготовить, чтобы ненароком совсем не выскочить из своей Галактики. Но это было бы недолго сделать.

- Что если погрузиться в сон? - сказала Ариа.

- Для вас это наилучший выход, - послышался с пульта спокойный, чуть дребезжащий голос. - Я смогу самостоятельно выполнить программу экспедиции.

За спором мы как-то забыли о седьмом участнике дискуссии электронном мозге. На сухом языке инструкций он именовался ГРУК - Главный робот управления кораблем. Но мы называли его по-свойски Другом.

- Зачем тогда мы полетели? - сказал Анджей. - Спать можно было и на Земле.

- Вы не выдержите нервных перегрузок, - возразил Друг.

- Это что - предположение? - осторожно спросил Хосе.

- Нет, не предположение... - Друг помигал рубиновыми глазищами и сердито погудел динамиками.

- А что, мальчики, - засмеялась Ариа, и все с удивлением посмотрели на нее: в такой момент смеяться? - если нам по очереди бодрствовать? Скажем, по двое?

Тут она посмотрела на меня, и я, как школьник, поднял руку.

- Согласен первым. Выдержу.

Это было бы неплохо - остаться вдвоем с Арией. И пусть она хоть круглые сутки читает мне стихи своих африканских предков. И пусть хоть вся Галактика трясет меня, таращась разноцветными глазищами своих звезд...

Но Друг оказался плохим другом. Покашляв динамиками, он объявил, что оптимальный вариант - бодрствование по одному. И добавил, словно бы мне в утешение, что он сообщит, когда бодрствующий одиночка станет терять голову, и разбудит того, чье нервное состояние будет ближе к норме.

Так я остался один на один с Галактикой, надеясь, что в тот момент, когда космос доконает меня, <����ближе к норме> окажется Ариа, и тогда я попытаюсь немножечко задержаться со своим сном.

...Дежурство я начал с неведомо кем заведенной древней традиции - с осмотра корабля. Можно было сделать это, не вылезая из удобного кресла дежурного: роботы доложили бы о малейшем несоответствии норме и показали бы все, что надо. Но я пошел сам, сопровождаемый тихим вкрадчивым шелестом шагов моей <����няньки>, так все мы называли своих персональных роботов, официально именуемых неясным словом <����сопровождающие> и приставленных к нам на веки вечные. На Земле <����нянек> ни у кого из нас не было, там пользоваться их услугами считается недостойным человека. Но для космонавтов, уходящих в запространственные дали, они обязательны, и суровый Устав корабля предписывает не делать ни одного шага без сопровождения <����няньки> - полумашины - полуживого существа, знающего, помнящего и умеющего все на свете.

Обычно космонавты быстро привыкали к своим <����сопровождающим> и, возвратившись на Землю, тосковали по ним, как некогда люди тосковали по собакам, о которых я много читал еще в школе. Но пока что меня вечное присутствие <����няньки> раздражало. Бросишь на стол видеокнигу - что книге сделается, на ней хоть танцуй, - <����нянька> посмотрит с укоризной, поднимет книгу и поставит в нишу на полке. Скинешь ботинки, чтобы хоть пошевелить пальцами, почувствовать прохладу пластика, <����нянька> тут же напомнит, что надо встать на электроковрик. Ну и всякое такое. Я знал, что скоро привыкну к ее педантичным заботам о моем здоровье, гигиене моей психики, о моих знаниях и умениях, знал, что скоро просто не смогу обходиться без нее, но сейчас, в самом начале долгого пути через неведомое, я по-мальчишески посмеивался над ее педантизмом и про себя называл Занудой. Но поскольку слово <����Зануда> коробило даже меня, то я сократил его до <����Зины> и таким образом удовлетворил и себя и вс? понимающего Друга, поскольку, опять же по неведомо кем заведенной традиции, космонавты называли своих <����нянек> человеческими именами: мужчины - женскими, женщины - мужскими.