Еремей Парнов - Собрание сочинений в 10 томах. Том 6. Сны фараона

В салоне запустили фильм. Крупным планом надвинулась задница роскошной блондинки. Стоя под душем с прилипшими к скулам волосами, она и не подозревала, что чья-то безжалостная рука в черной перчатке уже поворачивает золоченую ручку двери.

Джонсон не надевал наушников и не смотрел на экран. Пребывая в изнурительной, пронизанной дрожью моторов дреме, он прокручивал то вперед, то назад произвольно вырезанные эпизоды собственной жизни. Словно монтировал фильм, отснятый неумелым оператором, который, ко всему прочему, даже не удосужился заглянуть в сценарий с условным названием «D — D».

И не то, чтобы картина не складывалась. Напротив, выходило логично и плавно. Пожалуй, даже несколько чересчур. Полоски, вырезанные из последней части в семь с небольшим лет четко стыковались друг с другом и определенно не требовали пересъемки. Он нигде не допустил явной ошибки. Но опасность, которая постоянно ощущалась спинным мозгом, по-прежнему витала на расстоянии вытянутой руки, и то неявное, что диктовалось обстоятельствами и почти не зависело от его, Джонсона, поступков и воли, не поддавалось осмыслению. Быть может, время тому виной? Время полета, с полусонным забытьем между едой и посадками? Его оказалось целое море, вернее целый Индийский океан, серевший в облачных прорывах далеко-далеко внизу. Озарение, если оно возможно в таких условиях, поглотит бездна. Для волшебного эликсира требуется ничтожная капелька, неуловимая приборами гигасекунда. Но прежде всего нужна побудительная причина. Непосредственная опасность — вот что включает кнопку тайного механизма, припасенного эволюцией только на крайний случай. Отдаленная угроза, которая может реализоваться через год или несколько лет, не в счет. Она сродни мыслям о смерти, что ожидает каждого. Они приходят, на миг затмевая солнце, и улетучиваются. Лишь в подростковом возрасте такая игра ума чревата роковыми последствиями. Далее, чем на год, а то и полгода вперед даже не стоит задумываться.

И все же, пожалуй, это сердце подсказывало, что именно сейчас настал переломный момент. Не жизни жаль, впрочем и ее тоже, но когда на весах качается нечто большее, чем просто жизнь, нельзя покорно плыть по течению. А что делать, если ничего лучшего так и не удается придумать? И скорее всего не удастся, потому что ситуацией безраздельно владели совершенно неведомые и очень могущественные люди, представительницей которых и была Глэдис фон Лауэ.

Джонсон не знал, зачем она вызвала его в самый разгар работы. Он вообще почти ничего не знал о ней. Мог лишь догадаться, что эта все еще млодящаяся дама сменила не одного мужа и добрую дюжину любовников. Даже имя ее ничего не говорило ему. Вряд ли она была немкой, хотя вполне могла быть, ибо свободно владела немецким, но так же без акцента она говорила на английском, французском, испанском. Когда в Нью-Йорке наступала зима, Глэдис перебиралась на виллу в Биаррице или уезжала в Кашмир, пока там было относительно безопасно. Последние два года она почти безвыездно жила на «своем», как называла Флат, острове. С каким паспортом? Американским, французским? Может быть, маврикийским?

Джонсон запомнил координаты (19°55′ южной широт и 57°40′ восточной долготы) жалкого клочка суши, расположенного к северу от Маврикия. Наверное, кроме маяка, отмеченного в лоциях, там не было ничего примечательного. Но Глэдис почему-то прельстило именно это место. Откупив у правительства скальный мыс с клочком первозданного тропического леса, она построила дом с вертолетной площадкой и разместила там еще один офис.

Пользуясь старыми связями, Джонсон мог бы кое-что разузнать об этой даме, высветив ее связи и прошлое. Но инстинкт подсказывал, что в расставленные сети попадет не Глэдис, а он сам, Питер Джонсон.

Были веские основания полагать, что Глэдис принадлежит к узкому кругу посвященных. В мыслях — и только в мыслях! — он называл этот элитарный и абсолютно безымянный синклит «Клубом Неизвестных». Название было навеяно подсознательными реминисценциями из первых розенкрейцерских прокламаций, появившихя на стенах парижских домов в бесконечно далеком 1610 году. К знаменитому «Римскому клубу», члены которого отнюдь не стремились к анонимности, «Неизвестные», невзирая на глобализм основополагающей цели, имели такое же отношение, как скажем, к «Яхт-клубу». Просто само слово «клуб» казалось Джонсону наиболее подходящим. Официальное наименование «Dissimulati Display» («D — D» сокращенно) скорее затуманивало, причем не без нарочитого вызова, нежели раскрывало истинную сущность транснационального синдикату. Тем более что тайный, опять-таки не без умысла, намек совершенно исчезал при переводе этого латино-английского кентавра на другие языки. По большей части в справочниках преобладало название «Скрытый экран», что имело под собой определенные основания, хотя главная часть айсберга, как и положено, пребывала в подводных глубинах.