Джеймс Кори - Война Калибана

— Это ж район детсадов, нет? Там таких тысячи.

— Мне нужна только одна.

Второй труп — это была женщина — сел, потом встал, зажимая ладонью живот. В кадр вошел мужчина, исцелил раненую, вытягивая из нее пули в дуло пистолета. Они поспорили, успокоились и мирно расстались.

Пракс понимал, что видит события в обратном порядке, но его измученный бессонницей и недостатком калорий мозг упорно пытался сложить цельную историю. Из проломленной двери задом выползла группа солдат, протянулась гусеницей и вдруг вздыбилась, метнулась обратно. Вспышка света — и дверь восстановилась, термитные заряды прилипли к ней как странные фрукты, потом солдаты в марсианской форме бросились их собирать. Сняв техногенный урожай, марсиане быстро попятились из кадра, оставив после себя прислоненный к стене скутер.

А потом дверь отворилась и из нее задом вышел сам Пракс. Он выглядел моложе, чем теперь. Он заколотил в дверь так, что рука отскакивала от створки, потом неуклюже вскочил на скутер и исчез.

Дверь замерла без движения. Он задержал дыхание. Задом наперед подошла женщина с пятилетним мальчуганом, скрылась за дверью и появилась снова одна. Праксу пришлось напомнить себе, что она не сдает сына, а забирает домой. Из коридора попятились две фигуры. Нет, три.

— Стоп. Вот она, — сказал Пракс, заглушая молотящее в ребра сердце. — Это она.

Парень выждал, пока все трое окажутся в коридоре, в поле зрения камеры. Мэй дулась: он даже на некачественном кадре разглядел недовольное выражение ее лица. А тот, кто держал ее на руках…

Облегчение столкнулось в нем с яростью — и победило. Это же доктор Стрикланд! Ее забрал доктор Стрикланд, он знает о ее состоянии, о лекарствах, он сумеет сохранить Мэй жизнь! Пракс упал на колени, закрыл глаза и расплакался. Если ее забрал Стрикланд, она жива. Его дочь не умерла.

«Если, — шепнула в сознании тихая, дьявольская мыслишка, — не умер сам Стрикланд».

Женщину он не знал. Темными волосами и лицом она напомнила Праксу одну русскую сотрудницу. В руке она держала бумажный рулон, улыбалась то ли насмешливо, то ли раздраженно.

— Ты можешь за ними проследить? — шепнул он парню. — Узнать, куда они пошли?

Мальчишка скривил губы.

— За салат? Не выйдет. Банка курятины с острым соусом.

— Курятины у меня нет.

— Тогда хватит с тебя, — пожал плечами парень. Глаза у него стали мертвые, словно камешки. Пракс готов был исколотить его, придушить, силой заставить откопать в полудохлом компьютере нужные кадры. Но у парня вполне мог оказаться при себе пистолет, если не что-нибудь похуже, и он, в отличие от Пракса, наверняка умел обращаться с оружием.

— Пожалуйста, — взмолился Пракс.

— Ты мне, я тебе, а? Но эпресса ми, си? [17] Не дави на меня, да?

Унижение встало комом в горле, и Пракс проглотил его.

— Курятина, — пообещал он.

— Си.

Пракс открыл портфель и выложил на койку две пригоршни салата, рыжий стручок перца и белоснежный лук. Мальчишка сразу запихнул половину зелени себе в рот и по-звериному зажмурился от удовольствия.

— Я постараюсь, — обещал Пракс.

Он ничего не мог. Съедобный протеин на станции либо сочился тонким ручейком с гуманитарных транспортов, либо ходил на двух ногах. Люди начали прибегать к стратегии Пракса: паслись на зелени в парках и гидропонных теплицах. Только они не приготовили домашнего задания. Несъедобное пожиралось наряду со съедобным, подрывая систему восстановления воздуха и все сильнее нарушая экологическое равновесие. Одно тянуло за собой другое, а он не знал, где взять курятины, да и заменить ее было нечем. А если бы и нашлось что-то, проблемы бы это не решило.

Лампы у него дома светили тускло и отказывались разгораться. Саженец сои остановился в росте, но не завял — в иное время Пракс с интересом отметил бы этот факт.

За день автомат успел переключиться на режим консервации, ограничил расход энергии. По большому счету это было добрым знаком. Или последним лихорадочным усилием системы перед катастрофой. Для Пракса это ничего не меняло.

Мальчиком, в первые школьные годы, он вместе с семьей устремился в темные пространства космоса в погоне за работой и богатством. Маленький Пракс плохо переносил перемены. Его мучили головные боли, вспышки тревоги и постоянная, засевшая в костях усталость, а надо было производить впечатление на учителей, чтобы они сочли ученика подающим надежды. Отец не давал ему покоя. «Пока окно не закрыли, окно открыто», — твердил он и заставлял Пракса напрячься еще немного, учил думать даже тогда, когда усталость или боль вытесняли все мысли. Мальчик привыкал составлять списки, делать заметки, писать конспекты.