Игорь Дубов: Погружение в страдник

Вздернувшись, он вырвался из сна и сел на лавке, измученно привалившись к стене, судорожно втягивая холодный ночной воздух.

Каждую ночь к нему приходили такие сны — яркие, цельные, цветные. И как бы плохо в них ни было, просыпаться было еще тяжелее. Сны были последней ниточкой, связывающей его с домом. Точнее, с тем, что можно было считать домом. Когда он погибнет, они останутся в записи. Впрочем, ему будет уже все равно.

За окном серело. Он зачерпнул ковшом воды из кадки и опять улегся, но сон не шел. Перевозбужденная нервная система выбрасывала фейерверки образов, заставляя перебирать все, что случилось минувшим днем, считать ошибки и, главное, вспоминать, вспоминать…

Он шагал за Райфом по сумрачному коридору и тщетно пытался справиться с плохим настроением, овладевшим им, пока он всего в часе лета отсюда почти сутки ждал обещанный грузовик. Кастовая надменность Десантников, в которую он раньше не верил, таилась в невнятных скрипах и шорохах, проступала сквозь наглухо закрытые двери, и Свирь поймал себя на том, что все вокруг воспринимается им как нечто карикатурно-типажное, укладывающееся в банальные клише.

Звук шагов, глухой как в подземелье, укатывался куда-то в скрытую глубину, враждебный коридор был безлюден и нем, и лишь мертвые табло безлико проплывали мимо, пока они шли по бесконечной дуге, утыканной двумя рядами высоких вогнутых дверей. Угроза и неприязнь, казалось, таились в воздухе этого коридора, угроза и неприязнь — и больше ничего. И только качалась перед глазами спина Райфа с алым капитанским кругом на куртке, и затылок мигал сигнальными огоньками двух симметричных лысинок.

Такие лысинки натирает шлем, если его носить очень долго. Их нет у Поисковиков, работающих во втором эшелоне. Райф был из Настоящих. Свирь понял это, еще здороваясь, когда увидел рубец от пеленг-браслета на запястье. Райф был Настоящим с головы до пят. Картинно широкоплечий, с волевым подбородком. Наверное, поэтому он шел впереди, не заговаривая и не оборачиваясь, несказанно зля этим Свиря, который собирался расспросить его о находке. Несмываемый загар Райфа делал его похожим на темные от времени панели этой станции. И молчал он так же, как эти панели, — угрюмо и мрачно.

«К черту! — думал Свирь. — Сейчас я увижу все сам. И как она выглядит, и где ее нашли. И ведь ничего не осталось — кроме аппаратуры. Ни записей, ни документации, ни даже вещей. И вот медяшка эта — девять миллиметров в диаметре — сохранилась. Закатилась в щель. Как могло случиться, что она закатилась в щель? Видимо, они здорово спешили…»

Он попытался представить себе, как все это было, как объятый непонятным ужасом экипаж в панике грузился на бортовые челноки, на полной скорости уходящие от корабля, обреченного теперь столетиями падать в пустоту, — но у него ничего не вышло, а вместо этого он, словно наяву, увидел изъеденную метеоритами стену борта, дрожащие пятна фонарей, пляшущие по мертвым стенам покинутых кают, и потрясенные лица Поисковиков, три дня спустя обнаруживших на найденном в дальнем космосе звездолете неизвестной конструкции земную монету пятисотлетней давности…

— Вот, — сказал Райф, глядя на уходящую дверь. — Дальше ты все знаешь.

— Знаю, — сказал Свирь, чувствуя раздражение. — Мне объясняли.

Он смотрел на русскую копейку времен Алексея Михайловича — и странный жутковатый холодок полз по загривку. Этот измазанный в подмосковной грязи, неровно обкусанный кусочек светло-желтой меди с непонятными стершимися крючками букв неожиданно смял основные временные линии, захлестнул мертвым узлом Свиря, впечатался в сердца сотен людей, обеспечивающих теперь его будущее погружение в семнадцатый век. Он смотрел на непривычные рубки чужого корабля, окрещенного «Целестой», на мигание индексации уцелевшей аппаратуры Летучих, на висящие в воздухе силовые поля кресел, в которых когда-то сидели побывавшие на Земле неведомые пришельцы, и думал о тех, кого ему предстоит теперь искать и кого он, может быть, встретит уже через полгода субъективного.

— Райф! — позвал он, забывшись, и вздрогнул.

В каюте висела мертвая тишина.

— Райф… — севшим голосом повторил Свирь и обернулся.

Райф спал, сидя на полу у дверей, нелепо вытянув вперед длинные ноги, и на измученном его лице была написана бесконечная усталость…

— Па-адъ-ем! — гаркнул Малыш в ухе, и Свирь, протирая глаза, пружинисто прыгнул на ноги, с ходу разминая мышцы, быстро просматривая комнаты, которые в это время прокручивал ему Малыш.