Игорь Дубов: Погружение в страдник

— Все, — сказал он, и, не удержавшись, нервно сглотнул.

И словно лопнула невидимая мембрана — в уши ворвался знакомый качающийся, истерзанный криками кабацкий гул. Осторожно смахнув капли пота с бровей, Свирь огляделся. Все было по-прежнему. И даже Третьяк, сидевший теперь на старом месте так же, как полчаса назад, плакал, пусто глядя перед собой.

— Малыш, — позвал Свирь, — дай анализ.

— Все в порядке, — сказал Малыш.

— А теперь что?

— Теперь жди.

— Ты одобряешь?

— Одобряю.

«Чертова кукла! — подумал Свирь. — Железный ящик! Он одобряет! Знал бы ты — сколько мне это стоило. И будет стоить…»

Малыш не реагировал. Он мог контролировать и советовать, а обижаться он не умел. Свирь поднял глаза и посмотрел на Летучих.

— Что ты видишь, сыне? — спросил старик, и Свирь сразу отметил минусы этой стратегии. Она выявляла их неуверенность в ситуации и в себе. Видимо, на «Целесте» тоже пришли в замешательство, и корабельный центр не мог достоверно оценить происходящее. Если, конечно, у них была какая-то связь с кораблем.

— Девять кругов, дедушка. Друг в друге.

Это был еще один просчет. Обычный человек не стал бы сейчас считать круги. Но Летучим было не до тонкостей. Их надежды на контакт уже успели рассыпаться в пыль, а теперь им предстояло решиться поверить в невозможное. Наконец старик разлепил губы.

— Так что хотел ты поведать нам, добрый человек? — произнес он.

Внутренняя дрожь вдруг ушла, словно воздух из вспоротого скафандра. И тело обмякло. И неказистые рябые лица Летучих как-то разом стали родными и близкими. Только говорить он почему-то не мог.

— Выйдем, что ль, — выдохнул он, чувствуя, как безудержная улыбка нелепо раздирает рот. — Тут дух тяжелый.

«Этот день… — думал он. — Кто бы мог подумать! Этот день…»

А день был хорош. Не по-московски жаркий, он уже набрал силу, звеня и искрясь бликами и голосами. И распирающий грудь воздух был чистый и сладкий, словно в полете на рассвете. И только землю еще качало, как палубу корабля. Все кончилось. Долгие ночи, гонка за фантомами, изматывающая пустота ожидания…

Маленькими смерчами кружилась пыль на площади, ваганили на берегу Неглинной полупьяные скоморохи, и на недавно подновленной стене Кремля, между еще не украшенных островерхими шатрами башен, красными пешками торчали кафтаны стрелецкого караула.

Здесь, на истоптанном и заплеванном, ничем не отличающемся от других, невзрачном пятачке земли, молча стояли глядя друг на друга, пробившиеся ради этого мига сквозь непостижимые бездны пространства и времени заставившие себя дойти, доползти, дотянуться до этого пятачка, чтобы здесь наконец сцепить пальцы своих цивилизаций, слепой звездолетчик с поводырем в рваном сермяжном рубище и нескладный горбатый сантер, машинально одергивающий полы шутовского малиново-лазоревого кафтана. Они вынесли все и теперь стояли рядом, чувствуя, как медленно уходит напряжение последних минут — минут, потребовавших от них всей отваги, накопленной за долгие годы схватки с неведомым.

— Ну здравствуйте, — сказал Свирь, пытаясь овладеть лицом. — Будем знакомы. Я — сантер Свиридов. Из грядущего…

Что? Кто здесь? (польск.)

Это я. Я тут (польск.)

Не бойся. Я — друг. Что случилось? Как тебя зовут? (польск.)

Будет исполнено… Обязательно утром… (польск.)

Передай гетману Чарнецкому, что ротмистр Ярембский остался верен присяге (польск.)