Там, за синими морями…

Все это продолжалось долго. Пила уже устала и хотела спать так, что глаза слипались, но уходить, не узнав, чем закончился разговор, не хотела. Неожиданно прорвавшаяся Франина боль полоснула ей по сердцу, как ножом. Она и не ожидала, что в веселом насмешнике Фране может жить такое, вдруг стало стыдно, что сама до двадцати с лишним лет прожила по другую сторону баррикад, мирно и благополучно, не думая о том, как у нее под носом живут те, кто не нужен никому, даже богам.

Не в силах выносить этот стыд, Пила встала на колени перед маленькой статуэткой богини, которую тайком хранила на кухне, чтобы муж не увидел, и горячо помолилась за Франю. Чтобы он справился со своей болью и не упустил шанс, который подарила ему судьба руками Таша и Рил.

Вскоре в столовой что-то загремело, послышалась брань и звук бьющейся посуды.

Пила метнулась к двери, осторожно приоткрыла и увидела, как ее муж и Франя, оба пьяные в доску, пытаются встать с пола и хохочут, стараясь делать это не слишком громко. Она хотела выйти к ним, но в этот момент Франя повернулся в ее сторону.

Она глянула на его просветленное лицо и тихонько прикрыла дверь. Похоже, пресловутое изгойское чутье, о котором часто говорил ее супруг, наконец-то проснулось и в ней, намекнув, что сейчас лучше не мешать. Она и не стала.

Дождалась, когда ее не очень трезвый муж проводит такого же друга в отведенную тому комнату, и поднялась к себе.

Проверила пеленки у спящей Даны и легла спать. Решив утром встать пораньше и отпереть Алэй, чтобы та ничего не заметила. А то Франя Франей, но… нехорошо это.

Алэй проснулась, как всегда в последнее время, очень рано, еще до рассвета. Все тело горело от неутоленного желания, а в голове еще крутились обрывки отвратительных, постыдных сновидений. Хотелось мужчину, хотелось так, что она готова была вскочить и бежать на улицу, чтобы поймать первого попавшегося. Алэй закусила край одеяла, чтобы не разрыдаться от собственного бессилия. После того приключения с матросами у нее никого не было, и сейчас она находилась в шаге от того, чтобы плюнуть на все и идти наниматься в бордель.

Алэй встала, натянула платье, собрала в пучок волосы. Нет, разумеется, она никуда не пойдет. Франя, конечно, сволочь, (сколько оскорблений ей пришлось выслушать за время путешествия!), но он прав, ей надо беречь репутацию. Это единственное, что у нее еще есть. Правда, благодаря тому же Фране, но есть. О ее порочности и неприглядном поведении здесь никто не знает и не узнает, если она не сделает ошибку. Алэй старательно заправила постель, умылась, полив себе из стоявшего на туалетном столике кувшина, и села перед зеркалом.

Итак, она в Ольрии. Что дальше?

Из зеркала на нее смотрело ее собственное лицо с обветренными, как в лихорадке губами. Такое юное, такое нежное, такое невинное… Только в повзрослевших глазах, обведенных темными кругами, поселился голод.

Богиня, ну за что ей все это?

Она вздохнула, наклонившись, достала из сумки крем и смазала губы. Похлопала по щекам, чтобы вернуть им краску. Ну, вот, другое дело. Надо держаться. Надо сегодня же поговорить с этой красивой брюнеткой, Пилой, подругой ее высочества и ее мужем, чтобы они устроили встречу с князем как можно быстрее. Потому что, как бы там ни было, а дело нужно хотя бы попытаться сделать.

Алэй решительно встала и пошла к дверям. Взялась за ручку, толкнула, потом еще раз и поняла, что она заперта.

О, богиня, ее заперли, как непутевую шлюху! Как опасную сумасшедшую!!

Боги пресветлые, какой стыд!!!

Все, что с ней случилось за время пути, все, с чем она пыталась справиться или хотя бы пережить, все, от чего она отгораживалась, чтобы не сойти с ума, вдруг навалилось на Алэй, придавив тяжелой глыбой отчаяния. Колени ее подогнулись, и она упала на пол, задыхаясь, выталкивая из себя глухие рыдания и проваливаясь в черную яму безнадежности.

Пила проснулась от плача Даны и с ужасом поняла, что проспала. За окном уже светлело. Супруг похрапывал рядом, и ни на что не реагировал. Пила торопливо достала дочь из кроватки, освободила от мокрых пеленок и приложила к груди, удивляясь про себя столь позднему пробуждению. Ну, ладно, она сама – вчера поздно легла, устала, но Дана! У наследницы Самконга, после того, как она подросла и окрепла, обнаружился прекрасный аппетит, вероятно, доставшийся по наследству от папочки, и она очень редко пропускала время кормления.

Супруг, будто почувствовав, что жена думает о нем, повернулся к ней и, что-то пробормотав, обнял за талию. Аромат он него при этом пошел такой, что Пила поморщилась.