Константин Кудиевский: Песня синих морей (Роман-легенда)

Кудиевский Константин Игнатьевич родился в 1923 году в г. Цюрупинске, Херсонской области. Накануне войны окончил Одесскую военно-морскую спецшколу. Во время войны служил в Военно-Морском Флоте. В 1946 году окончил Высшее военно-морское училище и служил на одном из кораблей Северного флота. Член КПСС. С 1949 года — военный журналист. После демобилизации (1953) долгое время работал журналистом, печатая рассказы и очерки в журналах. В 1954 году вышла первая книга рассказов — «Североморцы», потом повести — «Обгоняющая ветер» (1957), «Водоросли цветут в глубинах» (1959).

Художник Г. МАЛАКОВ

Над Европой свирепствовал норд-ост. Массы арктического воздуха вторглись в пределы континента. Они неслись над равнинами стремительно и студено, как степные бураны. В их гуле захлебывались и глохли радиостанции…

Швейцария вздрагивала от горных обвалов. Во Франции коченели и гибли померанцевые рощи. За Англией — гремел океан.

Так гласила официальная метеосводка.

А в южном городке Стожарске все выглядело гораздо проще, скучно и буднично… Третью ночь с моря шли косые стены дождя. Ветер мял железные крыши, гнал по единственной мостовой дымную влагу. Над перекрестками главной улицы плавали в пелене дождя мутные пятна фонарей. На глазах у них ветер оголял до черной, тоскливой наготы афишные тумбы.

В одном из домов на окраине Стожарска умирал в эту ночь старый учитель географии Городенко. Он лежал в чистой рубашке на широкой деревянной кровати. В его глазах, устремленных в потолок, бродили последние думы.

Ночник освещал небольшую комнату с крашеными полами, тропические раковины на комоде, литографии парусников на стенах. На ковре мертво отсвечивал кавалерийский клинок с надписью «За храбрость». Дальше, в углах, сгущалась темнота. В ней тускло поблескивали тяжелые, словно литые листья фикусов.

— Аня, — позвал Городенко.

Бесшумно вошла седая женщина, поправляя на ходу очки. Была она в платье, в наброшенном на плечи пуховом платке: видимо, спала не раздеваясь. Присела на край кровати, склонилась к больному. Городенко взял ее сухую маленькую руку, прижал ладонью к своей щеке.

— Вот, кажется, и все, Аня… Прости, если обидел когда-нибудь. Пятьдесят лет ведь прожили рядом.

Свободной рукой женщина поправила на нем одеяло, бережно пригладила редкие, побелевшие волосы. Улыбнулась. И Городенко — в порыве какой-то беспредельной благодарности, которая приходит к людям в конце жизни, — поцеловал ее руку.

За окнами отдаленно шумело море. Плескался дождь, затопивший палисадники. Буря хлестала по стенам дома ветвями персидской сирени… Иногда вместе с этими звуками просачивался сквозь щели ставен ветер. Тогда в комнате колебались легкие занавеси и оживали перышки на чучеле розоватой чайки, оттопырившей сломанное крыло.

Они долго молчали, прислушиваясь к трубному гулу шторма. Видимо, этот гул разбудил в старике воспоминания.

— А помнишь, — промолвил он, — как мы с тобой подружили? Было это в Севастополе…

Но женщина мягко прервала его:

— Тебе нельзя говорить… Хочешь, я все расскажу сама? Это было в Севастополе, в девятьсот восьмом году… Мы брели по бульвару, и ты смотрел не па меня, а на корабли. Ты все сокрушался, что тебя не приняли в Морской корпус.

— Да, не приняли, — глухо отозвался Городенко. — Я ведь не был дворянином.

— Потом ты предложил поехать на Херсонес. Не знаю, почему я согласилась: ведь я была знакома с тобой лишь несколько дней… Мы сидели на камне, у самого моря. Было холодно, но ты не догадался согреть мне руки…

Поглощенная воспоминаниями, она внезапно рассмеялась, а Городенко поспешно сжал ее руку, словно мог теперь, спустя полвека, исправить свою оплошность.