Александр Щербаков - Кукушонок

А3:

- Думаешь, я хотел? Зуб дам, что не хотел. Зуб дам, что не лез, не шнырял, не подсиживал. И мокрых дел не обстраивал. А так выходило: чуть где затрет, так, кроме Мазеппа, некому.

Думаешь, я "звезду" открыл? Не я. Бросовый мужичонка нашарил и сам ко мне подвалился: "Мне не сдюжить, а ты вон какой!" Взялись на паях, он год повкалывал, а потом взмолился: "Мочи нет. Ни полная мне не надо, ни четверть пая. Гони тридцать кусков... Черт с тобой, хоть двадцать, лишь бы враз - и владей на здоровье, а я линяю".

А где мне двадцать кусков взять?

Я в "Семью" полез, как в петлю. Думаю, гореть - так с песней. Взял пятьдесят кусков, добыча пополам. Тому мужичонке двадцать сунул, на остальные "Марс-Эрликон" справил - рубаю. Половина с ходу не моя, половиной за долг рассчитываюсь, сухари грызу. Тут тебя и нанесло.

Под твою ворожбу передоговорился с "Семьей". Остаток долга скащиваем, они вкладывают миллион, платят за регистрацию - я долбаю. И ежели пойдет, тридцать моих, семьдесят ихних. Вся троица приезжала, "звезду" общупали, как невесту. Регистрация на мое имя, сам закон знаешь. Платишь - и сиди. Чуть стронулся с места, два года прошло - и прощай права. Я сижу. Долбаю.

Добрался - выдал первые кубы. И все точь-в-точь, как ты обещал. И приезжает ко мне средний. Младший, говорит, спился, две дочки у него, зятья - хапуги, дело загубят. Старшего саркома ест. Лечится, лечится, а мысли уже не те. У меня, говорит, сын, так он картинки рисует, заходится. Только разговор, что "Семья", говорит, а по сути я один, в деле сотня миллионов крутится, и кругом одни рвачи, никому не верю. Так нельзя. Протяну, говорит, ну, три года, ну, пять и начну молотить направо-налево. И делу конец. А такое дело! Два десятка точек в разработке, транспорт налажен, от клиентов отбою нет, и все тихо. Это же никакому расхудожнику так аккуратно не нарисовать! Случись со мной что, говорит, так помру не с того, а с тоски, что такой красе конец.

А ты, говорит? У тебя авторитет, ты такую махину своротил и не свихнулся. Тебе верю. Иди, говорит, в "Семью". Пока - самым младшим. Все точки отдаю под твой надзор. Твое дело - производство, мое - рынок. А там посмотрим. Как сдюжишь.

Ну, договорились. Вместо меня подставку сделали, но закон есть закон. Каждые полтора года дергаю на "звезду" и там на глазах у всех инспекторов собственноручно кубы режу, как резал. И пока я жив, все права за мной.

Одного они не знают в Верховном комиссариате - они думают, я вольфрам режу. И считают "звезду" по второй категории. Не дай бог дознаются, что там уран - переведут в первую, и катись, Мазепп, колбаской! Сунут мне отступные, объявят международный консорциум.

- Но ведь снулый уран-то, Мазепп! Снулый!

- Чудак, в том-то и сила! Конец света не завтра, вперед глядеть надо, мозгами раскидывать. Пока Наука возится, я склады битком набью, а что на складах, то уже наше. Только больше я тебе ни слова не скажу. Ни к чему.

- Так вдвоем со средним, значит, и мозгуете?

- Помер он. Инсульт. Я один. Вся "Семья" - это я. У него хоть я был, а у меня - никого.

- Даже меня?

- Ты-то есть, - протянул он. - Ты-то есть. Денег нету. Горим. Все выжато. Если к первому концентрат с пятнадцатой не подоспеет, чем проценты платить буду, не знаю. Так-то вот. И объясни мне хоть ты, как же это выходит: высший закон исполняю, все от себя отдаю, а меня со всех сторон гвоздит и гвоздит, будто я против течения пру. А? В чем фокус?

Этому ни я коней не учил, ни кони меня не учили.

А3:

"Ферст мэн".

Мазепп решился. Мы поплелись на поклон к "ферст мэну".

Сцена представляет собой квадрат с диагональю в тридцать пять километров. Никаких промышленных и сельскохозяйственных предприятий псевдодевственная лесостепь с веселенькой живностью. В центре квадрата добротный плантаторский дом со службами посреди псевдозапущенного парка. Народу-у - тьма, но опытные оберкрайсландшафтмейстеры обеспечили иллюзию полного безлюдья. Запашок человеконенавистничества под этим природолюбием простой душе и не помстится.

- Мазепп! Остановись, глянь и подумай! Он же тебя съест в один хлоп челюстьми! - что-то в этом роде я лепетал, пока мы шли по молча указанной нам тропинке.

- Слезь с души. Сам знаешь - выхода нет. Ели меня, ели, да не съели. А съедят - пусть лучше он съест, а всем прочим - фиг-нолик.

Робел битюг, но бодрился. Усиленно. За нас двоих.

Ну, идем.

Историки грезят о протоколах таких бесед, но что-то их нет, протоколов. Так что предлагается уникальный товарец.

Ей-богу, если б я не знал, кто перед нами, прошел бы мимо этого типа, как мимо смятой банки из-под пива.