Александр Щербаков - К вопросу о гениальных озарениях

Сеня Пустынников, так тот изобрел бесконечный огурец. Растет он в пластиковом гнезде в горизонтальном положении, по торцу гнезда каждые шесть часов гильотинный нож проскальзывает и наросшую часть огурца обрезает. Получается пятиграммовый ломтик — клади его в салат. А остающийся в гнезде огурец именуется бесконечным безо всяких натяжек, поскольку конца у него действительно нет: срезан конец.

Вывел Сеня сорт — на одном кусте двадцать пять завязей. С десяти кустов на общей плите в полтора квадратных метра каждые шесть часов срезается килограмм огуречного ломтя. Съем за год с квадратного метра — двенадцать центнеров. Знай, вовремя доставляй воду и питательную смесь. Установка называется ГОП-1,5, то есть «Гидропонический огурец Пустынникова на полутора квадратных метрах». Этими ГОПами собираются оснастить рестораны первой категории.

— Сеня, ты один из всех из нас перепрыгнул и можешь теперь говорить «гоп!» хоть на весь Союз! — объявил Оскарик Джапаридзе на вечере встречи, встав с бокалом шампанского и этим самым огуречным ломтиком на вилке.

А Сене мало огурца. Он задумал бесконечный кабачок, бесконечный баклажан и бесконечный зеленый лук. Спросил я у него, почему бы ему не заняться проблемой бесконечной бараньей ноги, и он очень серьезно ответил, что не потянет. На огурец у него ушло пятнадцать лет. На кабачок он с учетом накопленного опыта кладет десять лет, на баклажан — семь и на лук пять. Итого на всю будущую работу — двадцать два года. Сейчас ему сорок один. Намеченную программу он выполнит к шестидесяти трем, а остающиеся по демографическому прогнозу лет восемь потратит на то, чтобы на заслуженном отдыхе вкушать нарезанные плоды трудов своих и радоваться. Поэтому проблему бесконечной бараньей ноги он уступает потомкам, для чего присматривает перспективного аспиранта.

При этих его словах мне пришла в голову мысль, а не следует ли рассматривать Сенины труды как бесконечную научную работу, с которой каждые N лет гильотинным ножом срезается ломтик пользы для человечества. Но мысли этой я вслух не высказал: вдруг Сеня сочтет ее ехидной и обидится. А обижать его не за что. Он методичный, сосредоточенный и трудолюбивый человек. На таких земля держится. В основном.

Кто, вроде меня или Оскара Гивича, пробавляется озарениями — тоже, конечно, люди не последние, говорю без ложной скромности. Но в те поры, когда озарений почему-то нет, мы являем собой незавидное зрелище. Даже для самих себя. Кроют нас, а я подчас сам внутренне киваю: «Вы правы, добры молодцы! Что такое в науках Саня Балаев, ежели он сам себя планировать не может? Перевести его массовиком-затейником в корпус неудачников Дома ветеранов физики! Ужо, глядя на него, старики там потешатся!»

Что говорить, с этими озарениями — темна вода во облацех. Иной раз самому кажется, что я и впрямь тут ни при чем, а это проказит мой веселый потомок из какого-нибудь двадцать шестого века. Подключается он в меня на пять минут раз в три года, чтобы из своей азбуки подсыпать перцу веку нашему. А мне, видите ли, мнится, что у меня гениальное озарение.

Особенно мне стало так казаться после достопамятной истории с чудным мгновением. Помните ее? Разве я вам ее не рассказывал? Да полно. Все ее знают. Даже повторять зазорно.

Впрочем, пора ее освежить. Очистить, так сказать, от позднейших наслоений и явить миру в первозданной реконструированной красоте. Это модно.

Началась она с эха. С гравитационного эха. Мысль, в общем-то, естественная: если существуют гравитационные волны, то волны эти, как всякие волны, должны отражаться, преломляться, оказывать давление, короче говоря, взаимодействовать с материальными телами, как положено волнам. Лет пятнадцать назад, когда эта здравая мысль проклюнулась, как водится, разом в пяти-шести научных центрах, начался вокруг этого дела ажиотаж. И стар, и млад начали вслепую нащупывать что-нибудь такое, что можно объяснить только волновыми свойствами гравитационного поля и никак иначе.

И нащупали, французы. Записали они на своем эйнштейноскопе несколько серий гравиброграмм. Невидные такие каракульки, если кому несведущему показать. Но сведущие люди руками всплеснули! Шутка ли сказать! Мировой важности открытие, долгожданное потрясение основ, причем в буквальном смысле этого слова. Только не ясно, к какому именно объекту его привязать.