Александр Рубан - Пыль под ветром

— Да, — сказал Илья, поднимаясь. — Я действительно устал, Хам. Это тупиковая реальность. Извини за неурочный визит.

— Я всегда рад тебя видеть, — возразил Хам.

Но он сказал ещё не всё, что хотел сказать, и не отпускал Илью. В числе прочих своих достоинств Хам славился деликатностью, поэтому Илья догадывался, что именно ещё не сказано. И опустил глаза, чтобы помочь Хаму.

— Тебя сбило с толку то, что у них есть любовь, — осторожно проговорил Хам.

— Меня сбило с толку то, что у них есть неразделённая любовь, — уточнил Илья. — Что, оказавшись неразделённой, она всё-таки продолжает быть.

— Но становится в чём-то сродни исламу, — с облегчением закончил Хам. — Взывает к жертвенности и до бездумия подчиняет.

— Этого я не заметил.

— Ещё бы! Это заметно только со стороны.

При такой постановке вопроса спорить было бессмысленно.

— Анашу он зарубил сразу, как только ты захрипел, — рассказывал знаток астрономии. — Двумя пальцами зарубил. А вот до главаря не успел добраться. Может, без очков плохо видел, а может, я помешал. Автоматная очередь в упор — это, я тебе скажу… Словом, стошнило меня, да так, что еще неизвестно, от кого было больше вони — от меня или от Антоши…

Они сидели в пыльном скверике армейского госпиталя. На круглых плечах молодого человека (звали его, кстати, Лев, а фамилия была и вовсе неподходящей — Тихоня) топорщился крахмальными складками белый халат, ставший от частых стирок и южного солнца жёлтым. Илья был в застиранной и тоже жёлтой гимнастёрке образца сорок пятого, в таких же галифе без тесёмочек на манжетах и в шлёпанцах.

Излюбленной позе Льва не хватало завершённости: только левую руку он держал между колен. Правая же, кисть которой была забинтована до самых кончиков пальцев, висела на перевязи.

А всего скверика было — три чахлых кустика, но в плоском мире не было и таких. И не было ни у кого в плоском мире таких живых и подвижных ореховых глазок, как у Льва Сергеевича Тихони. Смотреть в эти глазки было одно удовольствие.

— …и получается теперь, что главарь — никакой не главарь, а самая главная жертва полоумных бандитов, не знавших, чего хотят. И в лейтенанта не он стрелял, и вагон не он отцеплял, зато из всех пассажиров только он да мы с тобой подверглись прямому насилию со стороны банды. Ехал зайцем — вот и все его прегрешения перед законом.

— Погоди-погоди, — сказал Илья. — Или я что-то пропустил, или… Почему жертва?

— Ну, я же тебе говорю! Антошу он расстрелял в клочья в порядке самозащиты. Я от них не отстреливался, потому что, если бы и отстреливался, то в темноте не видел, от кого, и опознать всё равно не смогу. В вагоне главаря никто не видел. Он ведь Антошу послал — Антоша теперь и есть главарь банды. Поди проверь.

— А остальные что говорят?

— Кто «остальные»? Пассажиры только и видели, как нас с тобой под конвоем водили — сначала туда, потом обратно. А бандиты на святого Илью молятся, и кроме этих молитв ничего из них вытянуть не удаётся… Словом, спецназ прибыл вовремя, аккуратно вмешался и прекратил безобразие. Жертв среди гражданского населения нет. Слава Советской Армии.

— Ну и ладно, — сказал Илья.

— Ладно так ладно, — разочарованно протянул Лев.

— А что, ещё не всё?

— Всё, всё, не бойся. О твоих фокусах я не стал рассказывать. Во-первых, всё равно бы никто не поверил, а во-вторых, каждый человек имеет полное право зарыть свой талант в землю. Но если хочешь знать моё мнение, то твоей способности цены нет.

— Это смотря на каком рынке, — усмехнулся Илья.

— Тоже верно.

— Да и самой способности уже нет, — добавил Илья.

— Хм, — сказал Лев.

— Правда, нет. Вот я смотрю тебе в глаза — и ничегошеньки не происходит.

— А что должно?

— А должен ты пасть передо мной на колени и восславить меня, святого Илью, великого и непогрешимого. Знать, что пути мои неисповедимы, что истина только на этих путях, и что свет её близок… Примерно так.

— Поня-атно. То-то ты глаза прятал… И что — все падали?

— За одним исключением. Кстати, ты говоришь, в лейтенанта стреляли. А…

— Дважды. Но попали только один раз, и то не очень. Прицел помешал. Ты пробовал стрелять из снайперской винтовки в вагонном тамбуре?.. И, если вопрос о лейтенанте кстати, то я знаю, как зовут твоё исключение. Она мне утром бюллетень выписывала. И подробно расспрашивала, при каких обстоятельствах её муж получил сквозное ранение в мышцу левой руки. А узнав, что из снайперской винтовки, вздохнула так, будто с этим лейтенантом спецназа уже ничего не случится. И для меня эта её уверенность — самая большая загадка!