Александр Рубан - Пыль под ветром

А рабыня Рогхана, дочь бургомистра, успела долить вина в кубок Ильи и сменить перед ним блюда, пока он отворачивался.

— Давно ты в этом доме? — спросил Илья.

— Сколько помню себя, я жила здесь и считала себя счастливой, но только теперь, когда ты…

— Ясно.

Рогхана вполне равнодушна к Илье, но не равнодушен Аргхад. «Сосуд, в котором пустота». Таким ровным голосом не говорят о любви.

И ещё: может быть, это и есть бывший дом бургомистра, а может быть, она уже не помнит, не хочет помнить о своей прежней жизни. И то, и другое выглядит вполне омерзительно, Чистильщик Аргхад!.. И эта его неуклюжая гордость, когда он предлагал Илье своих именитых наложниц — она же не вдруг появилась в нём, она из чего-то должна была произрасти.

Из гумуса.

Из гнили и мертвечины духа.

Злорадство — вот как называется этот гумус. Удовольствие порабощать властителей, пытать палачей, убивать убийц. И вообще мстить. Не стыд, не боль, не долг — удовольствие…

К чёрту. Хватит корчить из себя орденского инспектора и преподобного Дракона в одном лице. Сыт? Чист? Одет? Тогда — еды и питья в дорогу, плащ малыша на плечи — и вон отсюда!

И не забыть патроны.

Он встал, отодвинув от себя кубок, и отдал распоряжения. Поднялась суета. Патроны в мягком замшевом кисете и затвор в таком же чехольчике ему принесли, а за кумангой он спустился сам, пока ему готовили котомку.

Илья старался ни на кого не смотреть, но это не получалось, и куманга то и дело потрескивала, переподчиняя рабов. А больше всех досталось Рогхане — пока она суетилась вокруг Ильи, подгоняя ремни котомки, и пришивала ещё один, внутренний, карман к его камзолу. Право же, стоило положить кисет с патронами и затвор в боковые карманы. Не потеряются — проверено. Зато теперь не было бы так больно от осознания ещё одной зависимости.

Если бы — одной…

— Ты вернёшься? — тихо спросила Рогхана, откусив нитку и глядя на него снизу вверх. «Огонь, мерцающий в сосуде». Мертвенно-серый огонь абсолютной преданности. Многим нравится.

— Да, — солгал Илья. — Вернусь.

— Я буду ждать.

«Знаю», — подумал он, испепеляя взглядом Аргхада, и сказал ей:

— Жди.

Она будет ждать и дождётся — но не Илью, а другого Чистильщика, и станет свободна. Свободна и счастлива — навсегда. А эта боль останется с ним — тоже навсегда.

И не только эта.

Те двое в подвале, охраняющие пустой саркофаг, — ещё две боли. Лекарь, проявивший ненужное усердие и лишний раз осмотревший Илью. (В зрачки-то зачем было заглядывать? Оставался бы домашним лекарем Аргхада. Раб моего раба — не мой раб…) И все остальные, случайно задетые веером искр… О Господи — три этажа боли, которая теперь потащится вслед за Ильёй!

Так, может быть, стоит вернуться, получив новую кумангу? Остаться ненадолго в этом доме — на день, на два — и дочистить?

Ты сволочь, Аргхад, но и ты будешь часть этой боли.

— Пойдёшь со мной, малыш, — сказал ему Илья.

Аргхад задохнулся от невыразимого счастья.

— Да! — выдохнул он. — До края бездны и в бездну!

— Сначала к большому саркофагу.

— А потом?

— Потом видно будет. Где он у тебя установлен? На главной площади?

— Нет, на приворотной! У южных ворот…

— Всё не как у людей. Ладно, показывай дорогу. И захвати факел — ещё темно.

Уже рассвело, но в плотном горячем тумане нечистого города было видно едва на десять шагов. Стены противоположных зданий казались бесформенными колеблющимися глыбами. Аргхад шёл впереди, высоко и торжественно неся факел над головой, то и дело оглядывался.

Илья привычно кутался в плащ, пряча кумангу. Плащ оказался необычайно тяжёлым, а складки на груди — жёсткими. Ощупав их изнутри, он понял, что ткань просвинцована. Ещё одно удобство, которое ему никогда не пришло бы в голову, и которое он вскорости оценил.

Изредка навстречу попадались прохожие. Не каждый спешил отвести взор, убежать или вжаться в стены. Многие кланялись. Некоторые салютовали, с лязгом выхватывая из ножен мечи. Надо полагать — офицеры гарнизона, превращённого в личную гвардию Аргхада… На одном из перекрёстков небольшая толпа горожан окружила Илью, отрезав от поводыря, и вдруг все они повалились ниц, вытянув к нему руки. И стало невозможно пройти, не наступив хоть на кого-нибудь.

— Аргхад! — рыкнул Илья.

Тот обернулся, ахнул и налетел коршуном. Размахивая горящим факелом и тыча огнём в склонённые шеи, расчистил дорогу. Люди расползались, приглушённо всхлипывая, украдкой потирая ожоги. Хорошо хоть, что куманга под просвинцованной тканью ни разу не зашелестела…