Владимир Щербаков - Восточный конвой

Он бесшумно подобрался к поляне. Неподвижные трейлеры казались даже громаднее, чем днем.

Вокруг было тихо и спокойно. Милов ожидал, что охранник будет дремать безмятежно; человек, возможно, так и сделал бы, но технет себе такого нарушения порядка не позволил; он бодрствовал. Милов мысленно выругался. Применить к охраннику силу было несложно, однако это привело бы к возникновению с самого утра каких-то подозрений, беспокойства, которые еще усилятся, когда окажется, что один из водителей исчез - и в такой обстановке занять его место будет очень не просто. Значит, надо было либо проникнуть в машину и разговаривать оттуда при живом и здоровом охраннике и, разумеется, так, чтобы он не заметил и ничего не заподозрил; в стоявшей вокруг тишине это представлялось нереальным. Либо же - последний вариант выключить долдона так, чтобы он этого вообще не почувствовал, а позже, придя в себя, даже не сообразил, что с ним приключалось что-то подобное.

Как это сделать, Милов знал, но в успехе не был уверен: не в той форме он себя чувствовал, да и не тренировался уже давно. Однако ничего другого не оставалось.

И все же не менее четверти часа ушло у него на то, чтобы, улегшись под одним из окружавших поляну деревьев, укрывшись в его тени, привести себя в нужное состояние - вобрать в себя максимум энергии извне, из космоса, мобилизовать сознание, сконцентрироваться на том, что предстояло сделать. Работа эта требовала громадного напряжения, и Милов знал, что после нее он завтра весь день будет чувствовать себя, как в тяжком похмелье. Ладно - все равно, другого выхода нет.

Почувствовав себя готовым, он встал и быстро отыскал глазами часового; тот, устав ходить вокруг машин, стоял теперь, прислонившись к последней из них, то есть ближайшей к Милову. Прикрываясь ею, Милов, скользя бесшумно (он сейчас, пусть и на краткое время, чувствовал себя способным даже в воздух подняться и лететь, лететь), подобрался к охраннику и остановился в шаге от него. Стоило парню обернуться - и он мог бы схватить Милова за горло - для эволюции с оружием ухе не оставалось между ними места, - но он не обернулся, потому что Милов начал уже свое дело, замкнув взгляд на Часовом, внедряясь в его сознание, принося в него расслабленность, покой, желание спать, спать, спать... Мужик оказался крепким; однако слабой стороной технетов, как еще раньше понял Милов, была внушаемость - а иначе они и не были бы технетами. И все же прошло не менее десяти минут, прежде чем застывший в неподвижности часовой стал протяжно зевать, тереть глаза, хотел было двинуться, но уже не в состоянии был, только пошатнулся. Милов шагнул и, поддерживая, позволил технету мягко опуститься на травку.

Теперь нельзя было терять времени. Милов подбежал к первой машине. Дверца, понятно, была заперта. Однако такие замки отпираются и куском проволоки - если уметь. Милов умел; проволоки у него не было, универсальная отмычка, помогавшая раньше, осталась в сумке в бараке, но была телескопическая антенка рации; пришлось пожертвовать ею - верхним, самым тонким звеном. Замок быстро сдался. Милов скользнул на сиденье. Телефон был там, где ему и полагалось. Чувствуя, как обрывается от волнения сердце, Милов взял трубку. И облегченно перевел дыхание: сигнал был. Он набрал код и номер. Леста должна быть дома. Она должна подойти... Милов как бы вогнал в телефонный сигнал весь остаток своей энергии: подойди, сними трубку!..

Она подошла, и он, убедившись в том, что это действительно она, и позволив ей, в свою очередь, увериться в том, что именно он вызвал ее, сразу же сказал все, что ей надо было знать и сделать: и насчет пятой машины, что находилась еще в Круге и которую надо было задержать на сутки; и насчет того, чтобы с ней не отправили никакого резервного водителя, в случае если отсюда будут его требовать; и относительно команды, с которой с тренером - ей следовало связаться незамедлительно. Она все поняла и обещала выполнить. Для этого ей надо было немедленно уходить из дому, чтобы на рассвете оказаться снова в Круге. Времени у них совсем не оставалось, и все же они позволили себе еще с минуту поговорить на темы, к делу не относившиеся. Потом он попрощался и осторожно положил трубку на место. Вылез. Захлопнул дверцу, предварительно заблокировав, чтобы кабина вновь оказалась запертой. Тут без некоторого шума, конечно, не обошлось, но часовой еще спал; он должен был проспать еще десять минут, потом встать и нести службу дальше, даже не подозревая о том, что в бодрствовании его возникал перерыв. Самому же Милову сейчас, как никогда, требовалось именно поспать, как можно лучше выспаться - у него оставалось на это целых три часа: чтобы отдохнуть и окончательно продумать действия на предстоящий день.