Дмитрий Щербинин - Облака

Катя и не помнила почти ничего...

Больно было только при первых ударах; потом пришло спокойствие понимание того, что она не выдаст ИМ своих родителей, чтобы с ней не делали. Она знала душевную свою силу, а потому и не боялась, что выдаст, потому и оставалась спокойной...

Она помнила, что упала на окровавленный пол, и тут к "перегарному" присоединился еще кто-то, желающий "взяться" - они били ее ногами, потом устав, отливали водой, разговаривали о каких-то своих делах - о воспитании детей, о дачных участках, ждали пока она очнется - вновь били.

Потом у Кати горлом хлынула кровь и дальше она уже ничего не помнила...

Сколько времени она так пролежала? Что это за подворотня? Что с родными? - Ничего этого она не знала, и еще раз попыталась подняться...

Нет - тело было слишком разбито, чтобы подняться на ноги. Она, все же, смогла, облокотившись на руки, прислониться к чему то спиной, оглядеть единственным зрячим глазом себя.

На ней было разорванное, мешковатое рубище, под которым виделось и тело все покрытое отеками, ссадинами, запекшейся кровью; вывернуты сломаны были два пальца на правой руке - те самые музыкальные пальцы, которыми она так прелестно играла когда-то на пианино... Огляделась - кругом большие мешки с мусор, а все это - глухая подворотня, подобная камере, отгороженной от всего мира непреодолимыми стенами.

- Ты теперь, наверное, Квазимодо. - спокойным, светлым шепотом молвила Катя, переваливаясь на кровоточащие колени, склоняясь над лужей.

Да - лица больше не было. Бесформенное, распухшее, перемолотое сапогами еще кровоточащее - даже и волосы ее потемнели от крови:

- Что же... - тихий голос спокоен - в нем внутренняя несокрушимая гармония, в нем - любовь к Жизни, к самой Любви, к Творцу, ко всему Миру прекрасному, а не к каким-то жалким подвальчикам в которых, так жалко пытались сломить ее душу. - Что ж... Родителям я скажу, что на меня напали хулиганы. И это не оттого, что боюсь ТЕХ, даже и не от понимания того, что все устроено так, что все равно "правда" останется у них. Просто, если я расскажу родным, их ждут страшные чувства: ненависть к тем, попытки мести, тоска, ужас. Безрезультатные суды на которых проведут они в криках, в спорах многие дни, бессчетные письма по всяким ведомствам - а подвале "возьмутся" за кого-нибудь другого... Нет - я, лучше, скажу, что ничего не помню - это, в общем-то и правда. Ради спокойствия родителей скажу так...

Из туч начался дождь; лужа над которой склонилась Катя, замутилась, и ничего там уже не было видно.

Наступили сумерки, когда она, наконец, смогла подняться. Уже в ночном часу, дошла он до метро, там, опустивши голову, прошла возле дремлющей старушки-вахтерши. В безлюдном вагоне доехала до вокзала, там села в последнюю электричку...

Мучительно было осознание того, что вызовет ее появление в доме. Она уже видела слезы матери, она видела побагровевшее лицо отца; брата грозящего расправиться с мерзавцами - только бы вспомнила она их. Она готова была пройти еще раз через все, лишь бы только не приносить в дом эту боль...

И ей мучительно, гораздо мучительнее, пережитого, было переступить порог - и остановиться в таком вот виде перед выбежавшей матушкой с заплаканными, покрасневшими глазами.

- Ничего страшного, мама. Это так - кажется, что страшно, на самом деле все пройдет. Пожалуйста, мамочка, не волнуйся - у меня все хорошо. - тут Катя потеряла сознание...

Ее ждали два месяца в больнице. Ее ждали бесконечные повторения того, что лиц она не видела. Она лежала на койке - и не могла даже подняться выяснилось, что у нее переломаны были чуть ли не все ребра и коленная чашечка. Доктора удивлялись, как она вообще могла дойти до дома...

Она общалась с родными, с друзьями и подругами, читала книги и часто смотрела в окно.

Там, за окном, цвел, густел в июне, а потом в июле больничный сад; заливались, средь густых ветвей птицы, а над ними синело, или же двигалась, видимыми частями облаков, небо.

"Как хотела бы я хоть ненадолго стать облаком" - мечтала Катя. "Ведь облако, если захочет, может видеть все-все, что на земле происходит. Вот тогда бы увидела я и Машеньку, и Петю. Увидела бы и Томаса, увидела бы и того юношу... кто он? Почему до сих пор помню его?.. Если мы были предназначены друг другу небом, почему же тем же небом, роком, мы сразу, не успевши ни словом обменяться, были разлучены? А после этого - цепь странных совпадений - к чему же нас ведет эта дорога?.."

* * *

Оказалось, что лесные псы - вовсе не плохие лекари. Для Джоя они собрали всяких редких целебных трав, да и принесли пожевать.