Александр Силецкий: Легендарь

— А неизвестные герои вам нужны? — без малейшей надежды спросил один из козлов отпущения.

Зал с одобреньем загудел.

— Увы, — вздохнул Председатель, — сейчас не нужны. Списка пока не давали… Да у нас и местные герои есть! — он быстро заглянул в свои бумаги. — Есть герои! И притом — вполне конкретные личности, не то что эти — ваши-наши… — он вновь уставился в лежащий наготове текст. — Фини-Глаз, например… Да, все верно — Фини-Глаз. Не человек, а легенда! Жив-здоров, любим народом… И статья о нем была!

Услышав имя Фини-Глаза, зал загудел не просто благодарно, но уже и с явным ликованием.

Все десятеро горестно потоптались на месте и столь же горестно покачали головами.

Похоже, эдакая незаинтересованность сбила их с толку совершенно.

Ибо не было еще таких миров, где им не находилось бы какой-либо работы. Хоть какой…

— Ну вот, — обиженно сказал один из них, — а мы, по правде, так надеялись достойно завершить свою карьеру! Точка. Ведь пора уже, пора… Покоя сердце просит… Точка. Думали: в последний раз сдадимся в плен — и сменим амплуа. Уйдем навсегда из Большого Заменительства. Как настоящие герои. Точка. Жаль, не получилось…

Они, не сговариваясь, повернулись и дружно — гуськом, как и вошли, — под возмутительное гуканье и молодецкий посвист зала вымаршировали вон.

И тотчас же — им вслед — послышались шальные, шквальные аплодисменты.

Отчего-то встали все…

— Ну, ладно, — умиротворенно молвил Председатель, когда в зале, наконец, притихли, ожидая новых указаний. — Можете садиться. Вот какие происходят перемены: встанут, сядут… — пошутил он. — Даже интересно… Ладно. С ними что-нибудь придумаем — потом… И будет, так сказать, национальная идея. Свежая струя… Она и во Вселенной возникает иногда. Местами… Например, у нас… Но это к слову. Это тоже — на потом. А на повестке дня опять вопросец: быть или не быть? Великость или как… Я лично думаю, что — быть. Ну, а тогда — что делать опосля? Ведь тоже, знаете, вопрос. Еще один… Поговорим об этом.

Теперь у Крамугаса, как, по сути, и у многих обитателей Вселенной, было свое прочное место в жизни, был свой дом на окраине города и был свой вид из окна: гигантский пустырь, залитый сиреневым пластиком и имевший мерзкое свойство не просыхать после дождя, так что, если уж смотреть на вещи здраво, никакой это был не пустырь, залитый сиреневым пластиком, а обыкновенная лужа диаметром эдак метров в триста, всегда безмятежная, лоснящаяся поверхность которой на удивление четко и обстоятельно отражала все, что творилось в небесах, — голую синь или, напротив, ватную серость облаков, или, что чаще всего и случалось, ватную серость облаков на фоне голой сини.

Лужа эта (или площадь) называлась Центральной, поскольку когда-то, в почти незапамятные времена, сюда намеревались перенести центр города, но, заливши предварительно весь пустырь пластиком, чтобы было вокруг чего строить, центр столицы переносить внезапно передумали, оставили его на прежнем месте, а самую площадь предложили считать памятником архитектуры — со всеми вытекающими отсюда последствиями — нетленным и неприкосновенным, как и все другие памятники, которых, между прочим, в городе не было ни одного.

В непосредственной близости от лужи повесили цветистую галонеоновую табличку — «Въезд воспрещен», и дома стали строить только с одной стороны, мотивируя это тем, что уж чересчур хороша пустота, каковая открывалась на стороне противоположной, — жалко портить столь отменную во всех отношениях историческую первозданность.

Крамугас любил стоять перед окном и подолгу вглядываться в пластиковую даль.

Наконец-то он обрел силу. Нет, не силу сочинять — ее заполучают лишь отдельные простаки, наивно-бескорыстно верящие, что написанное ими может быть кому-либо необходимо.

Крамугас обрел силу печататься — и вот теперь вдруг ощутил ее во всей подобающей раскованности и до умопомрачения нелепом блеске.

Того, ради чего другие порой продавали целые миры, не говоря уж о себе, он достиг легко и быстро, как-то сразу — всем на удивленье. Да, достиг, добился наконец!.. Случайно подобрал на свалке тему, совершенно идиотскую, бездарную, но так всем нужную теперь!.. Сумел ее по мере сил развить и ловко поднести начальству, ничего не смыслящему в этой теме. Как, признаться, и во многом прочем… Сумел всех околпачить — вплоть до собственных коллег…

А может, им-то он и был нужней всего?