Когда принесли кофе, Тапело открыла мою сумку и достала капсулу с «Просветом». Эти капсулы нам дала Хендерсон, в больнице. Я приняла лекарство под пристальным взглядом Тапело. Время шло, хотя я и не знала – как и почему. Змея у меня на руке больше не шевелилась. Печать как печать. Но у меня было чувство, что, пока она есть у меня на руке, у меня не получится освободиться от этой истории. Я послюнявила палец и попробовала стереть фиолетовый оттиск.
– Марлин, оставь.
– Она не стирается.
– Ты ее лучше не трогай.
Подошла официантка. Принесла пирожное, которое заказывала Тапело. Девочка посмотрела на тарелку, потом – на меня и покачала головой. Она приоткрыла рот, словно хотела что-то сказать.
– Что?
– Знаешь, мне трудно об этом говорить, но, кажется, ты была права.
– В чем?
– Знаешь, о чем я сейчас подумала? Об этой трубке.
– О какой трубке?
– Ну, чтобы выкачивать кровь. Для сыворотки. Тебе в шею вставляют трубку и выкачивают кровь.
– Господи.
– Да. Там, в больнице, когда Павлина забрали в операционную, я подумала: там же у них столько аппаратуры… как на нее действует шум? Плохо действует, правильно? У них, я думаю, есть специальные устройства, чтобы глушить помехи. Но все равно… И я подумала, что это неправильно. Несправедливо.
Она отвернулась к окну. К кафе подъехал еще один грузовик. Он встал на стоянке, закрыв нашу машину, так что теперь ее было не видно.
– Я пойду сдавать кровь. Пусть берут, ладно.
– Хорошо.
– Нет, это нехорошо. Но я все равно пойду. Знаешь, я всегда очень боялась, что из меня выкачают слишком много. И тогда я заболею. Как все.
– Да нет, это вряд ли. – Только давай ты пойдешь со мной, ладно? Мы найдем что-нибудь по дороге. Какую-нибудь больницу…
– По дороге?
– Да, по дороге. Мы найдем какую-нибудь больницу, и я пойду. Только ты тоже пойдешь со мной, хорошо?
Я закрыла глаза и кивнула.
– Марлин? Что-то не так?
– Нет, все так. Просто я…
– Скажи мне.
Я открыла глаза. Девочка смотрела на меня. Такой ласковый взгляд, почти нежный. Сколько всего недосказано. Так много вопросов, так много желаний.
– Тапело, почему ты вернулась?
– Что?
– Там, на стоянке. Ты вернулась. Нашла меня. Девочка пожала плечами.
– Почему?
– Ты знаешь почему.
– Я знаю?
– Не заставляй меня произносить это вслух, Марлин. Не надо. Тебе разве плохо? Мы здесь, и мы вместе. Разве это плохо? Разве этого… ну, недостаточно?
– Недостаточно для чего?
– Мы с тобой вместе, только вдвоем. Этого уже достаточно.
– Ой, Тапело…
– Ну что? Что еще?
– Посмотри на меня.
– Я смотрю.
– У меня уже есть дочка.
– Да, но… но она…
– Нет. Она по-прежнему здесь, со мной.
Вот. Я все-таки это сказала. Это было очень непросто. И больно. Сказать. Произнести это вслух и увидеть, как Тапело отвела взгляд, как она закусила губу.
– Я знаю, – прошептала она. – Я знаю.
– Хорошо.
– Но мы же можем пока побыть вместе. Хотя бы какое-то время. То есть мне бы хотелось… Мне бы хотелось, чтобы мы были вместе.
– Как я понимаю, в Оксфорд мы не едем? Девочка покачала головой.
– А куда едем?
– Не знаю. Куда-нибудь.
Что я могла сказать? И чем это плохо, в конце концов? Просто ездить туда-сюда с этой девочкой. У нас есть осколки зеркала. Их можно продать за хорошие деньги. У нас будут деньги. И мы можем делать, что нам захочется.
Я оглядела кафе. Тот мужчина, который сидел один, – он смотрел на меня.
Тапело взяла меня за руку.
– Ты не против?
– Не против. Поедем. Куда-нибудь.
Девочка улыбнулась. Кивнула на столик в углу, где ребята играли в шахматы.
– Можно я с ними сыграю?
– Конечно. Делай что хочешь.
– Хорошо. Слушай, я тут подумала…
– Что?
– Павлин не умрет.
– Нет. Не умрет.
– Я знаю, что он не умрет. Потому что он уже умер, в тот раз. Он убил себя, правильно? Однажды он уже умер, а умереть дважды нельзя. Я права?
– Умереть дважды нельзя. Тапело встала.
– Ну вот.
– Мы кое-что забыли.
– Что?
– Надо сказать: пусть нам будет хорошо. Давай говори. – Я? А мне-то зачем?
– Говори.
– Ага. Ладно. Пусть нам будет хорошо. И она пошла к тем ребятам.
Теперь, когда я осталась одна, я попыталась собраться с мыслями. «Просвет» уже начал действовать. Я представляла, как он проникает в кровь, растекается по всему телу. Такой насыщенный, сладкий. Нервы, ствол мозга… они раскрываются и настраиваются на прием. Чтобы вобрать в себя этот испорченный мир – всеми пятью чувствами. Нездоровые запахи из кухни, привкус во рту после еды, клетчатая рубашка на дальнобойщике, который подходит к стойке, липкий стол у меня под рукой, рваные ритмы мелодии, что выбивается из музыкального автомата. Препарат у меня в крови выверяет сигналы, соизмеряет их, уравновешивает, подправляет. Хоть как-то.
Читать дальше