Джек Вэнс: Вист: Аластор 1716

Вопиющее неравенство различных слоев населения вызывало неизбежное недовольство, со временем приобретавшее все более откровенный и взрывоопасный характер. Некто Оззо Диссельберг в конце концов опубликовал трактат, «Протоколы всеобщей справедливости», не только систематизировавший нравственные и экономические основы классовой борьбы, но и предъявлявший правящей элите ряд далеко идущих обвинений, одним представлявшихся самоочевидными, а другим — беспочвенными. Обвинения эти, справедливые или преувеличенные, с трудом поддавались фактическому обоснованию. Например, Диссельберг утверждал, что владельцы промышленных предприятий Аррабуса намеренно применяли машины, способствовавшие снижению производительности труда, что огромное количество усилий тратилось впустую на устаревшие процессы, превратившиеся в бессмысленные ритуалы, и на излишнюю доработку продукции, искусственно ограничивавшую ее выход. Благодаря такой бесчестной стратегии, по убеждению Диссельберга, рабочих вечно манили мечтой о близком благосостоянии и заслуженном отдыхе, побуждая их отдавать нанимателю последние силы и здоровье, но планомерно отказывали им в осуществлении этой мечты. Более того, Диссельберг заявлял, что промышленные предприятия Аррабуса позволяли беспрепятственно производить высококачественные товары, продукты и услуги в количестве, достаточном для полного обеспечения ими всего населения, а не только привилегированной верхушки, затрачивая в два раза меньше времени и усилий.

Разумеется, олигархи отвергли доводы Диссельберга, объявив его демагогом и опровергая его выкладки своими собственными подборками не менее красноречивых статистических данных. Насколько прав был Диссельберг? Трудно сказать.

Так или иначе, его «Протоколы» приобрели повсеместную популярность, и отношение к нанимателям людей, вынужденных зарабатывать себе на жизнь, мало-помалу изменилось.

Пасмурным утром зловещего дня, впоследствии получившего историческое наименование Дня предательства, Диссельберга нашли мертвым в постели, причем налицо были все признаки насильственной смерти. [46] Большинство историков неаррабинского происхождения придерживаются того мнения, что Карадас задушил Диссельберга в пылу идеологического диспута. Ближайший соратник погибшего трибуна, Ульрик Карадас, тотчас же призвал рабочих к демонстрациям протеста, быстро вылившимся в массовые беспорядки и убийства, завершившиеся свержением правительства. Карадас организовал «Первый эгалистический интерсоциал» и провозгласил принципы Диссельберга непреложным законом — по существу новой конституцией Аррабуса. Страна преобразилась в одночасье.

Потерявшие власть олигархи по-разному реагировали на нововведения. Одни эмигрировали на те планеты, где они предусмотрительно вложили накопленный капитал. Другие побратались с бывшими классовыми врагами и, засучив рукава, занялись созиданием новой жизни. Третьи собрали пожитки и отправились на север и на юг, в Потусторонние леса [47] Потусторонние леса: районы Трембала и Треморы к северу и к югу от Аррабуса, некогда густонаселенные и возделывавшиеся, а ныне одичавшие и лишь периодически посещаемые кочевниками (если не считать отдельных хуторов, разбросанных по тайге и почти не сообщающихся). и дальше — в полузабытые селения Блеля и Фрока.

Через тридцать лет, будь Оззо Диссельберг жив, он мог бы торжествовать. Рабочий класс, воодушевленный прокламациями Карадаса и «Эгалистическим манифестом», творил чудеса. В частности, были построены система движущихся дорог (так называемых «полотен»), обеспечившая каждому возможность бесплатного передвижения, комплекс пищевых синтезаторов, гарантировавший каждому минимальное бесплатное питание, а также кварталы за кварталами, районы за районами типовых многоквартирных блоков, рассчитанных на три тысячи человек каждый. Избавившись наконец от гнета нужды и тяжелого ежедневного труда, аррабины могли сообща пользоваться прерогативами, ранее принадлежавшими исключительно технократам — то есть развлекаться и бездельничать.

2. Отрывок из «Премудрых поучений странствующего педанта»:

«В Аррабусе иностранцы не пользуются никакими льготами, и заезжему туристу не приходится рассчитывать на особые или привычные удобства, не говоря уже о роскоши. В Унцибале прибывших обслуживает единственная гостиница у космодрома, старый безалаберный «Приют путешественника», где стремление постояльца пользоваться общепринятыми нормами гостеприимства остается не более чем благочестивой надеждой. Прием, ожидающий иммигрантов, еще холоднее — их загоняют в огромные цементно-серые бараки, где, преисполнившись стоицизма, они ожидают распределения по комнатам в многоквартирных блоках (так называемых «общежитиях»). Отведав пару раз «всячины со смолокном», многие спрашивают себя: «За этим ли я приехал на Вист?» — и спешат убраться восвояси. С другой стороны, турист, твердо назначивший дату своего отъезда, вполне способен получить удовольствие от головокружительного вихря аррабинской жизни. Аррабины общительны, хотя мало интересуются внутренней жизнью, посвятив себя удовольствиям и развлечениям. У чужестранца быстро заводятся десятки друзей и подруг, причем многие из них охотно соглашаются реализовать его эротические фантазии. (Следует заметить, к месту или не к месту, что в обществе полного равноправия различия полов становятся более или менее неопределенными.)