Поразительная память у Райха: казалось, он удерживает в ней всю статистику века. Лично меня обычно мутит от цифр. Но в тот момент что-то странное случилось со мной: я почувствовал внутри себя прикосновение чего-то холодного, будто обнаружил слежку со стороны какого-то опасного существа. Прошла минута, а меня по-прежнему знобило.
— Что, холодно? — спросил Райх.
Я кивнул и, когда Райх закончил свою речь и уставился в окно, где светили уличные фонари, сказал:
— Вот мы говорим, говорим, а в результате выясняется, что мы почти ничего не знаем о человеческой жизни.
— Мы знаем достаточно, чтобы ужиться друг с другом, — бодро ответил он.
Раздумывая об этом внезапном чувстве холода, я произнес:
— В конце концов, цивилизация — всего лишь сон. А если человека взять да неожиданно разбудить? Может быть, это — причина самоубийств?
Он понимал, что я имею в виду Карела Вайсмана:
— Может быть, только непонятно, что это за чудища, о которых он написал?
Это и для меня было загадкой. Мне никак не удавалось стряхнуть с себя мерзкое ощущение враждебного холода, которое все больше угнетало меня. Более того, в меня закрался страх, будто я столкнулся с какой-то неизбежностью, бедой, и она еще не раз будет возвращаться ко мне. Я был на грани истерики. Выпив полбутылки бренди, я оставался ужасающе трезвым — тело размякло от алкоголя, но я не мог отождествить себя с ним. Появилась жуткая мысль: так вот отчего растет число самоубийств — тысячи людей, так же как и я «пробудившихся» от абсурдной реальности нашего существования, просто-напросто отказались продолжать его. Сон истории подходит к концу. Человечество уже на пути к пробуждению — в один прекрасный день мы окончательно проснемся, и тогда произойдет всеобщий уход из жизни.
Я испытывал искушение как можно скорее уйти, чтобы развить эти ужасные мысли в одиночестве. Однако заставил себя рассказать об этом Райху. Не знаю, понял ли он меня до конце, но главное — он заметил, что со мной не все ладно, поэтому, осторожно подбирая нужные слова, внес спокойствие в мой разгоряченный рассудок. Он принялся рассказывать о совпадениях в археологии, иногда настолько невероятных, что они невозможны даже в научной фантастике. Райх поведал о том, как Джордж Смит отправился из Лондона с абсурдной надеждой разыскать глиняные таблички с окончанием ассирийского эпоса «Гильгамеш» и действительно нашел их; о таком же «невозможном» открытии Шлиманом [14] Генрих Шлиман (1822–1890) — немецкий археолог, нашедший легендарную Трою.
Трои и Лайардом Нимруда [15] Город в Ираке.
— это произошло так, словно неведомая сила судьбы толкала из навстречу открытиям. Приходится признать, что археология более других наук вынуждает верить в чудеса.
Райх стремительно развивал свою мысль:
— А коли ты с этим согласен, то пойми, что цивилизация вовсе не сон и не кошмар. Когда мы спим, мы принимаем логику сна, но стоит нам проснуться, и эта логика рассыпается. По-твоему, логика нашей жизни навязана нашими же иллюзиями. Ну, в таком случае, примеры с Лэйардом, Шлиманом, Смитом, Шампольоном, Роулинсоном и Боссертом решительно противоречат твоим умозаключениям, а ведь это реальные случаи, там произошли такие немыслимые совпадения, на какие решится не каждый писатель…
Мне пришлось согласиться с ним, и когда я задумался о странном роке, который привел Шлимана в Трою, а Аэйарда в Нимруд, то сразу же вспомнил о сходных примерах в моей практике — взять, хотя бы мою первую крупную находку, когда я откопал в Кадеше параллельные тексты на финикийском, прото-хатти и каниссииском языках [16] Древние языки хеттов.
. До сих пор мне не забыть внезапного ощущения предначертанности, своего рода божественного предопределения наших судеб или тайного закона случайности. Все это я смутно почувствовал, когда очищал глиняные таблички от земли, потому что, по крайней мере, за полчаса до раскопок я уже знал, что меня ждет в этот день настоящее открытие. Я вонзил лопату в случайно выбранном месте, ни минуты не сомневаясь в этом выборе.
За какие-то десять минут Райх умудрился освободить меня от подавленности. Сам того не зная, я выиграл в тот вечер первую битву с Цатоггуанами.
(Примечание редактора: начиная с этого места магнитофонная запись дополнена автобиографическими записками профессора Остина, которые нам любезно предоставил библиотекарь Техасского университета. Эти записки были опубликованы университетом в отдельном издании работ Остина под названием «Разное». Ими я попытался дополнить магнитофонные материалы.)
Читать дальше