Татьяна Добрусина - Сверхновая американская фантастика, 1994 № 05

Позже вы поймете, насколько важное отношение все это имеет к моей истории. Да, по-разному мы с Райхом относились к прошлому и постоянно поднимали друг друга на смех, открывая очередные чудачества в характерах друг друга. Именно в науке видел Райх поэзию жизни, а прошлое для него служило подсобным материалом для собственных опытов. Я же относился к науке как служанке поэзии. Мой первый учитель сэр Чарльз Майерс, презиравший все, имеющее отношение к современности, укрепил и во мне подобные взгляды. Наблюдая, с каким усердием тот занимался раскопками, можно было подумать, что он никак не связан с нынешним веком: его удел — история, он взирает на нее, словно беркут с высокой скалы. Большинство человеческих существ вызывало в нем содрогание и неприязнь: «Они мелки и несовершенные», — жаловался он мне как-то. Майерс внушил мне, что истинный историк прежде всего поэт, а потом — ученый. И еще он говорил, что презирает иных двуногих до такой степени, что начинает подумывать о самоубийстве, и лишь одно способно примирить его с окружающими: «У всех цивилизаций, — говорил он, — были не только взлеты, но и падения».

Первые дни в Диярбакыре, когда дождь не давал проводить раскопки на Черной Горе, мы подолгу беседовали с Райхом, потягивающим пиво пинту за пинтой; я же предпочитал местный бренди — даже тут проявлялась разница в темпераментах.

В один из таких вечеров я получил письмо от Бомгарта. Довольно короткое письмо, где он сообщал о кое-каких бумагах в вайсмановском наследии, из которых следует, что еще задолго до смерти хозяин был не в своем уме: Вайсман считал, что «они» знают о каждом его шаге и постараются уничтожить его. Из записок было ясно, что речь шла не о людях, поэтому Бомгарт решил не спешить с переговорами по поводу публикации наследия Вайсмана, а дождаться моего возвращения.

Разумеется, я был озадачен и заинтригован. В своей работе с Райхом мы добились кое-каких результатов — пора было поздравить друг друга и немного расслабиться, поболтать о чем-нибудь отвлеченном, поэтому в тот вечер разговор переключился на тему «сумасшествия» Вайсмана и его самоубийства. Двое турецких коллег из Измира тоже присоединились к разговору, и один из них сообщил любопытную вещь: оказывается, за последние десять лет в сельских районах Турции увеличилось число самоубийств. Вот тебе и на! Я-то думал, по крайней мере, деревенские жители имеют иммунитет против этого вируса, неуклонно прогрессирующего в городах.

Затем второй гость, доктор Омир Фуад рассказал о проводимых в его институте исследованиях — они изучают статистику самоубийств среди древних египтян и хеттов. Так, на одной глиняной табличке, адресованной хеттскому царю Арзаве, упоминается об эпидемии самоубийств во время правления царя Мурсилиса Второго (1334–1306 до н. э.), так же говорится и о подобных случаях в Хаттусасе, хеттской столице. Кроме того, на территории монастыря в Эс-Сувейдо недавно обнаружен папирус Менето, и в нем тоже говорится о суицидальной эпидемии во время правления Харемхаба и Сета Первого — примерно в эти же годы 1350–1292 до н. э.

Его напарник доктор Мухамед Дарга, поклонник исторического шарлатанства в шпенглеровской работе «Закат Европы» [13] Освальд Шпенглер (1880–1936) — немецкий философ и историк. Основное сочинение — «Закат Европы» об упадке европейской цивилизации. , настаивал на том, что подобные эпидемии можно предугадать, зная возраст цивилизации и уровень ее урбанизации. Потом он долго разворачивал пространные метафоры о биологических клетках и их тенденции к «самоумерщвлению» именно тогда, когда тело перестает получать стимуляцию со стороны окружающей среды.

Все это показалось мне чушью. Как тут можно сравнивать, если в 1350 году цивилизации хеттов было около 700 лет, а египетской, по меньшей мере, вдвое больше. Да и вообще, у доктора Дарги была догматическая манера подавать «факты», которая раздражала меня. Я начал горячиться — возможно, не без влияния бренди — и потребовал от гостей настоящих фактов и цифр. Они обещали их предоставить и, вынужденные возвращаться в Измир, покинули нас довольно рано.

А мы с Райхом втянулись в спор, который и запомнился мне как начало борьбы против паразитов сознания. Райх с его ясным научным интеллектом быстро взвесил все за и против и предположил за Даргой не Бог весть какой уровень беспристрастности ученого. Далее он сказал вот что:

— Обратимся к тем данным, которыми мы располагаем о нашей цивилизации. Что говорят они, например, о самоубийстве? В 1960 году в Англии покончили с собой 110 человек из миллиона жителей, а это вдвое больше, чем за сто лет до этого. В 1970 число это удвоилось, а к 1980-му увеличилось в шесть раз..