Маркоша - Пазл

- Да-а, это лучшее из всего, что я здесь услышал, спасибо, родной, и он погладил пол и бронзовый поручень у стены.

- И тебе спасибо, человек.

- За что, мать твою?

Коньяк уже подействовал на него, появились валящая с ног лёгкость и туман в голове и мыслях.

- За дружбу и верность, человек. Это самое лучшее из всего созданного природой, и очень редко встречающееся. Ты, наверное, не знаешь, что у тех, кто называет себя махтами (потом последовало слово на незнакомом языке, и Баклан безошибочно просек его как соленый флотский мат), нет эмоций, у них есть только тонус, хороший или плохой, и все. Я очень рад, что ты так переживал за своего товарища Алоиза Фунта.

Очень рад.

- Ты бы лучше рассказал о себе, ну, кто тебя построил и от кого, в конце концов, ты получаешь свои инструкции, мать твою!

- Не злись человек, но этого я тебе сказать, пока не могу

- Ну что ж, и на том спасибо. Бо-о-ль-шое спасибо, железяка.

Вспомнил про Фунта и его удачу. - Ну ты и... ик ! Он икнул так, что ему показалось- заклинило все внутренности. - Рад за тебя! Баклан понял, что совсем опьянел и сейчас просто отключится, потому растянулся у стены, прямо на полированном каменном полу. Его сморил сон, и он после всего пережитого, усталый и счастливый, уснул.

Тут же, из уже знакомого люка в стене, вынырнул давешний робот-эллипсоид, приносящий выпивку с куревом и зажигалки, с подушкой и пледом, подложил опьяневшему и ворчащему во сне Баклану подушку под голову и укрыл его.

И совсем тихо, шелестящим и теряющимся в анфиладе залов шепотом, отдаваясь эхом под высокими сводами прозвучало - Я не музей, человек, я - сущее.

Глава девятая

Лишь пара секунд

- Козлы!!! - Драные, вонючие козлы!

Хотя слова были сказаны на древнейшем языке, с эмоциями, выраженными змеиным шипением в конце фразы, единственный слушатель всё прекрасно понял.

В одной руке у помянувшего козлов тонкой сизой струйкой дымилась сигара, другой он небрежно держал сверкающий хрустальный бокал с темно-янтарным напитком.

По яркой и колоритной внешности, по роскошнейшей одежде и нескольким украшениям вряд ли можно было определить, из каких далей и времён появился человек. Хотя длинные волосы, заплетенные сзади в короткую косичку, манили в прошлые века, с клубами порохового дыма, звенящей сталью и парусами над головой.

Джентльмен вполне определенно мог быть и главой тайной миссии великой державы, обременённым государственными заботами и прибывшим из далеких колоний в метрополию по очень важным делам. Казалось, вместе с ним здесь были и его вечные спутники - соленые океанские ветры, песок пустынь и тропические дожди.

А ещё он мог быть главой тайной службы той же великой державы, или вице-канцлером другой, не менее могущественной империи, с разящей шпагой, зловещими придворными интригами и секретными шифрами. Или послом той же империи в другой державе или галактике, со штатом тайных убийц и роковых любовниц.

Он мог быть любым из них, но не был ни первым, ни вторым, ни третьим. Был он вовсе не из этого времени, и даже не из этого пространства, но несравненно могущественнее всех их, вместе взятых. С их державами и империями. И даже галактиками. Несмотря на могущество и величие, в глазах человека горела та самая искорка, что заставляет женщин с головой, как в омут, бросаться в интриги и безнадежные любовные авантюры, а мужчин - на поиски древних сокровищ и опасных приключений. Удобно развалившись в огромном, не вписывающемся в регламент тесной рубки патрульного дредноута зеру, обитом драгоценной кожей кресле, человек вел себя по-хозяйски, с неприкрытым сарказмом глядя на странное существо, неподвижно замершее в пилотском кресле.

Застывший в пилотском кресле рептилоид с тускло отсвечивающими золотом шевронами, искрящимся пурпуром дорогого металла поясом пилота и ухоженными пластинами панциря - адмирал Патрульного флота зеру Финч, собственной персоной.

Финч сидел, странно вытянувшись, выпрямив свою, совсем не приспособленную для такой позы спину, неловко держа в вытянутых вперед лапах большой, не помещающийся в его ладошках с короткими пальцами, полный стакан с коньяком.

В другой раз он бы выпил с удовольствием. Но не сейчас.

Человек взглянул на почти полный бокал в своей руке, пригубил, затянулся терпким дымом сигары, узкой струей выпустил вверх дым, вновь посмотрел на бокал, будто коньяк и сигара и были сейчас самым главным. Потом, вспомнив, что только сейчас о чем-то говорил, встрепенулся и резко и напористо продолжил.