А я ещё утешал её!
Когда-нибудь она будет вспоминать меня как нечто далёкое, почти призрачное, персонаж какой-то странной игры, может быть, сна... Если она вообще вспомнит обо мне. Я-то ещё услышу о ней. Если доживу, конечно. Но чего она всё-таки искала?
Я решил, что пойду и куплю ей что-нибудь в подарок. Я стоял в прихожей и уже открывал дверь, собираясь выйти. Она окликнула меня из комнаты. Она вышла в прихожую. Я обернулся. Она сказала: "Позванивай иногда, ладно?"
Я не мог понять, что она имеет в виду, и решил, что, наверное, это шутка. А потом я не вернулся. Не могу объяснить этого. Это получилось само собой. Она знала, что я ухожу, когда я ещё и сам не знал этого. Красиво получилось.
Вроде бы пытаюсь делать всё так же, а не получается. Она умела всё это делать как-то иначе... Хотя, по правде сказать, она и яичницу-то не умела как следует приготовить. Что она вообще умела? Макароны вечно переваривала, а потом они у неё слипались комом. Приходишь к такой женщине в гости, она чем-нибудь угощает. Понравилось. Записываешь рецепт, приходишь домой, готовишь то же самое. Пробуешь. Вкусно. Даже ещё лучше получилось. Но всё равно не так. Лучше, вкуснее, но не так! А почему - непонятно. О таких людях остаются потом приятные воспоминания, забыть невозможно, на всю жизнь. Если не живёшь с ними долго.
Она всегда мешала мне. С той самой ночи, когда я понял, что люблю её, она начала мне мешать и всё портить. Она подарила мне только одну ночь. Я должен был уйти, чтобы искать её снова, может быть, всю жизнь. Я должен успеть.
Я должен был уйти!
А значит, мы должны были встретиться. Единственное, в чём я никогда не сомневался. Хотя со стороны это могло показаться простой случайностью. То что я родился, тоже может показаться случайностью. Со стороны. Но я-то знаю, что я не мог не родиться. Хотя бы потому что я есть.
Те, кто обижаются на меня, не понимают этого. Что они вообще понимают. И что я могу объяснить им?
Когда она разбогатеет и станет известной, я напишу воспоминания о том, как мы жили с ней. И заработаю на этом кучу денег. И однажды в каком-нибудь роскошном ресторане я увижу её и подойду к ней, и скажу... что-нибудь скажу. И она вспомнит меня и скажет... что-нибудь скажет. Когда-нибудь однажды. Когда я разбогатею и буду рассказывать, что начинал с того что сочинял застольные речи для чужих столов. Я ещё до старости доживу. Вот будет прикол. Буду старый, богатый. Дожить бы хоть для того чтобы посмотреть, как это будет выглядеть.
Я должен был уйти.
Она сказала: "Нужно знать, чего ты хочешь, чтобы не испугаться, когда тебе это предложат". Она всегда была права, даже когда говорила то, что уже было кем-то сказано. Я говорил ей, что нужно быть самим собой. Она сказала: "Зачем с такими усилиями добиваться того, что всё равно неизбежно?" Когда-нибудь мы все станем ангелами и воспарим в небеса. Но что-то происходит с нами здесь, где мы совсем другие. Разве она и я - не одно лицо?
Это всё. Осталось ответить только на три вопроса: "Кто мы? Откуда мы? Куда мы идём?"
И ещё. Почему я всё время пишу о ней в прошедшем времени?
* * *
Я перелистал все книги своих кладовых, пытаясь соткать рисунок, но нити всякий раз обрывались и запутывались в узлы; со стороны всё казалось так просто; я говорил себе, что не могу измениться, потому что никогда не меняюсь, но что-то случилось со мной, я стал другим, и я не мог придумать название этому; я придумал их множество, но всё, что я умел, это переставлять буквы имени, тщетно пытаясь вспомнить человека, которого звали так; я не мог вспомнить его лицо, как берега той страны, где все вопросы имели простые ответы, и испугался, что не сумею вернуться; я огляделся вокруг, гадая, как назвать эту землю,- твердь под моими ногами,- и вдруг увидел, что она пустынна,- что толку в названии страны, если она пустынна!- и я понял, что, силясь придумать имя тому, что свершилось, я искал того, чего ещё нет; я рассмеялся, и мой смех прозвучал как эхо ещё не рождённого звука; мне стало легко - теперь я знал, кто научит меня языку этой страны,- у меня ещё есть время; и я сотворил женщину и нарёк её Нина.
1992 г.