Валерий Генкин - Сшит колпак

— В самом деле, что у вас там? — сказал Нус требовательно.

— Мы собирались толковать о поэзии, — сказал Игельник. — Здесь книги и мнемокристаллы.

— Помню, помню. Выкладывайте. Только имейте в виду, сам я — великий поэт и величайший критик.

Дамианидис осторожно положил на стол томики в тисненном переплете. Борис насыпал горку кристаллов. Небольшой колпак, вроде абажура, спустился сверху и накрыл стол. В то же мгновенье раздался голос Нуса.

— Превосходно! Как точно выражено главное: «Лишь истину презревшие глупцы, поверив лживым сплетням стихотворцев, телам прекрасным служат, состоящим из гладкой кожи, мяса и костей». Так, так. Недурно. Вот еще верная мысль, похвальное намерение: «Хочу я завтра умереть и в мир волшебный наслажденья, на тихий берег вод забвенья веселой тенью полететь…» Именно тенью, причем веселой. Жаль, что это тонет в обилии кутежей и телесных страстей. А что у вас здесь? «Давно, усталый раб, замыслил я побег в обитель дальнюю…» Интересный мотив. Идем дальше. Тьфу, гадость какая — опять губы, перси, ланиты… Однако, вот, у другого автора — очень, очень… «Как рвется из густого слоя, как жаждет горних наша грудь, как все удушливо-земное… — Нус сделал паузу и со вкусом повторил: — удушливо-земное она хотела б оттолкнуть!» Замечательно! Горних, именно горних…

— Увлекся, — сказал Борис.

— Не нравится мне, что Дмитрия все еще нет. Я поищу его, — Евгений стал удаляться от белого стола.

— Я с тобой, — сказал Борис.

— Какие смелые, точные строки! — раздалось им вслед. — «Я ненавижу человечество, я от него бегу, спеша. Мое единое отечество — моя пустынная душа». Душа!

Сумрак сгущался. Зеленел. Под ноги лезли холодные влажные камни. Ниша в стене через короткий коридор вывела их в овальный зал, наполненный спиралями из высохшего дерева и дырявыми манекенами. Протиснувшись между застывшими металлом струями дождя, они оказались на краю огромного провала. Дамианидис схватил Бориса за руку. Внизу за грядой черных камней лежали люди, много людей. Остатки тряпья не могли прикрыть тонкие руки, остекленевшие шеи.

— Кивалы, — сказал Евгений.

— Склад Нуса, — прошептал Борис.

— Вот они где. Это и есть великое поле единения? Кто-то из них играл с тобой в тун.

— Может быть, тот же, что сейчас читает стихи. Я думаю, Димы здесь нет.

Обратно они лезли через какие-то трубы, свинченные в нечто, напоминавшее рыбий скелет.

— Получается, — говорил Дамианидис, — что из всего прочитанного он отбирает только то, что согласуется с его идеями. И глух ко всему остальному. В этом он не одинок.

— Знаешь, почему он так горд своей историей?

— Ну?

— Да ему больше нечем гордиться. Его история остановилась. Он совершенен. А потому болен и глуп. Живой мир никогда не закончен. Он вечно не готов. Умирает и рождается одновременно. Мир не может быть разумным, когда нет дураков. Помнишь, что говорил Цербаев?

— О замкнутых цивилизациях?

— Именно. Они замыкаются на себя, когда из них исчезают Иванушки-дурачки — генераторы парадоксов и несовершенств, возмутители спокойствия.

— Но ведь Нус не замкнут, — сказал Евгений. — Пока. На контакт пошел легко. Стремится к экспансии. Программа очень активная, ты же слышал: всех желает принять в спасительное лоно. Он продолжает ловить души по всей вселенной. А мы хотим его пронять стихами. Представляю, чем он встретит нас сейчас.

Евгений остановился и положил руку на плечо Бориса.

— Слышишь?

Нус что-то говорил. Негромко, без пафоса.

Кивала замолчал, увидев вошедших.

— Мы помешали? — спросил Борис.

— Я вспоминал.

— О чем?

— О времени, когда я ощущал мороз. Мог впитывать кожей тепло солнца. У меня было тело. Много тел. На Кальбе царила теснота. Я вспоминаю, но главное ускользает… «На мутном небе мгла носилась, луна, как бледное пятно, сквозь тучи мрачные желтела…» Теперь у нас не бывает мглы. И луны нет. А было целых две. Я их убрал, они мешали управлять океаном. Потом я отменил осень. Сгладил зиму. Ну а весна сама собой как-то… «Весенний ветер лезет вон из кожи, калиткой щелкает, кусты тревожит…»

Нус помолчал. Потом произнес с чувством:

Оказывается, один ваш поэт сказал, что такие стихи прочитать — горло прочистить, дыхание укрепить, обновить легкие. Они целебны.