Юлия Остапенко - Слишком

Ну и, разумеется, когда огласили о наборе добровольцев на Фабрику, пока ещё одну-единственную, Родион одним из первых встал в очередь. Алиса считала его сумасшедшем – они тогда чуть не разошлись из-за этого.

– У нас один стул на семью! – кричала она. – Я на чай деньги откладываю! Если в тебе столько энергии, отрабатывай по две смены на заводе! Давай! Но заматывать себя впустую я тебе не позволю!

Впустую? Как сказать. Нет, Родион не строил воздушных замков. Он чётко осознавал, на что идёт: инструктора на Фабрике своё дело знали. Родион понимал, что не может влиять на собственную судьбу – только на судьбу другого себя, там, в параллельном мире. Он точно такой же, как Родион, с теми же задатками и недостатками, внешностью и характером, и привычками, и слабостями, и он знать не знает, что где-то есть другой Родион, который, если захочет, может изменить его судьбу. Вернее, изменяли её учёные нашей заботливой родины – Родион не знал, как именно, да и не очень-то его интересовали такие детали. От науки он всегда был далёк. Его интересовало то, что он давал на входе и получал на выходе. На входе – работа. Тяжёлая, однообразная, полезная для нашей заботливой родины. На выходе – любая судьба для его двойника там. Любая. Какую он выберет. Её устройством займётся Фабрика Грёз. А его дело – образно говоря, поставлять сырьё.

Сначала он думал только попробовать. Ночами вкалывал на Фабрике, утром проваливался в беспокойную короткую дрёму, и иногда ему снился другой он. Такой, каким этот, здешний Родион, никогда не станет. Снилось солнечное, безбедное, яркое, необыкновенное существование. Лёгкое. Возможно, это было то, что инструктора на Фабрике называли «ментальным контактом с дуалом», а может, просто его собственные мечты о несбывшемся. Или сбывшемся?.. Где-то там.

И понемногу его затянуло. Фабрика производит Грёзы исправно, но ей нужны ресурсы. Ресурсы, как и всё в этом мире, стоят денег. А деньги надо зарабатывать. Денег требуется много, а на Фабрике колоссальные, невиданные ставки. Правда, выплачивают их не наличностью и даже не кофе, а безоблачным счастьем для твоего двойника в другом мире. И пока ты можешь оплачивать его (своё) счастье – Фабрика будет его производить. Ровно столько, не больше и не меньше.

Это было трудно. Порой ему казалось, что слишком трудно. Работа была тяжёлой, утомительной, чёрной, и к тому же о ней запрещалось рассказывать. Не о самом факте занятости на Фабрике – им можно было гордиться, хотя большинство граждан нашей заботливой родины этого не понимали (впрочем, и не осуждали вслух – ведь, как ни крути, рабочие Фабрики оказывали пользу обществу). О том, что конкретно ты делаешь. В своём случае Родион понимал причину запрета. Но иногда он, этот запрет, казался самым невыносимым. Даже невыносимее невозможности проверить результат. Впрочем, с этим как раз было попроще: заботливая родина утверждала, что сведения о другом мире и его односторонней связи с нашим абсолютно достоверны, и Родион верил заботливой родине.

Алиса всерьёз собралась от него уходить, и он начал колебаться, но тут на заводе ему выделили квартиру в новой многоэтажке, с отдельной комнатой, и она немного успокоилась. Правда, заставила его пообещать, что он уйдёт с Фабрики.

– Уже пятый месяц, Родион, – сказала она и сердито хлопнула ладонью по номеру «Современной работницы», заменявшей им в то утро скатерть. – Сколько можно?!

Он даже подумал тогда, что в её словах есть смысл. Подумал, что, может быть, отдельная комната – это не предел. Что если в самом деле проводить ночи не на Фабрике, а на родном заводе, через год-другой можно получить полноценную квартиру, большую, с коридором и лоджией. Алиса мечтала о лоджии. Там у неё мог быть хоть трёхэтажный особняк с бассейном, но она и слышать не хотела про там.

– Ты бредишь иллюзиями, – говорила она. – Фантазиями о том, что могло бы быть. Я тоже, но я хоть не плачу за это каторжным трудом.

– Ты ничего не понимаешь, – бормотал он, а она настаивала:

– Обещай, что уйдёшь. Обещай.

Он обещал. Но так и не сдержал слова. Собирался, всерьёз собирался, даже записался на приём к Главному Распорядителю, хотел подать заявление об уходе… Но всё думал и думал о другом себе, который где-то там наслаждается лёгким, безоблачным бытиём. И вдруг его лишат всего. Денег, карьеры, успеха у женщин… Гордости и достоинства. «И что будет с ним тогда? Что со мной будет тогда?». Он ворочался по утрам, пытаясь отогнать эти мысли, проваливался в беспокойный сон, где видел сияние разноцветных огней и чувствовал удушливый запах пиротехники, слышал грохот динамиков и собственный хрипловатый голос, отдающий далёким гулом в барабанных перепонках.