Дмитрий Биленкин: Космический бог (авторский сборник)

— Знаешь, — ответил Бааде, круто разворачивая машину, — я человек трезвого склада. Все эти эмоции у меня вот где, — он сжал кулак. — Но сейчас мне вспомнилось…

— Что?

— Как я мальчишкой в деревне ходил на лыжах. Заберемся далеко–далеко, снег слепит, кругом голо, пусто, холодно, и местность уже незнакомая, и дома ждут, беспокоятся, а все тянет еще… Ну еще десять шагов, еще сто… Глупо, боязно, ненужно, а идешь. И жутко и ах как славно. Почему так?

— Спроси у Полынова. Он специалист и с радостью покопается в твоих переживаниях.

— Наших, Миша, наших!

Теперь обрубленная тень вездехода бежала впереди них. Словно привязанная к колесам яма, словно черный провал без дна и стенок.

— Она действует мне на нервы, — наконец пожаловался Бааде. — И еще это противное мерцание…

Когда тень удлинилась, он вынужден был сдаться. Влево, вправо, опять налево, опять направо — так начался бег от тени.

Внезапно — механик даже притормозил — небосвод колыхнулся, как занавес, пошел складками. Звезды дрогнули, сбиваясь в кучи. Сгущения налились белесым светом, и, точно под его тяжестью, складки вдруг лопнули, бросив вниз жидкие ручьи сияния.

Перемена свершилась за несколько секунд.

— Полярное сияние? — спросил Шумерин.

— Похоже. — Бааде бросил взгляд на шкалы приборов. — Так оно и есть.

— На Земле оно, пожалуй, эффектней.

— Точно.

Бааде отвалился на спинку кресла и прикрыл глаза ладонью.

— Что с тобой? — встревожился Шумерин.

— Ерунда. Надо им дать отдохнуть от этой мельтешни… А ты пока любуйся.

— Было бы чем…

Он ждал игры красок, багровых сполохов, праздничного хоровода, но с неба по–прежнему лился молочный свет, холодный и ровный, как свечение газосветной трубки. От него на душе становилось неуютно и холодно, как ненастным утром, глядящим в окно неприбранной комнаты. “И никуда ты не уйдешь от земли, — подумалось Шумерину, — от ее воспоминаний, окрашивающих все и вся”.

Сияние потихоньку меркло.

— Трогай, что ли, — вздохнул Шумерин.

И снова начался бег через жару, под черным небом, единоборство с тенью, сухостью губ, дрожанием света. Однообразие нагоняло сон, тем более что взгляду было утомительно бороться с призрачным движением воздуха, искажающим перспективу подобно неровному стеклу. Напрасно Шумерин стыдил себя: “Я же на Меркурии, все, что я вижу здесь, — впервые…” Физиология брала свое.

…Толчок, удар локтем, крик Бааде — сердце быстро заколотилось, как это бывает при резком переходе от полусна к тревоге.

— Там, там… — шептал Бааде.

— Что там? — зло спросил Шумерин, потирая локоть.

Бааде показал. Посреди слепящей равнины стоял концертный рояль.

Шумерин замотал головой. Потом достал термос, набрал в ладонь воды и плеснул себе в лицо.

Рояль не исчез. Нестерпимо сверкали его лакированные бока, крышка была приподнята, клавиши словно ждали прикосновения пальцев.

— Он… появился сразу? — решился, наконец, спросить Шумерин.

— Нет, из пятна… Я думал, мне померещилось…

— Ну и?..

— Этого не может быть.

— Сам знаю! Но кто из нас сошел с ума; мы или Меркурий?

— Подъедем ближе…

— Только осторожно.

Шумерин ждал, что с приближением рояль исчезнет. Но ничего не происходило. Плыл горизонт, перед глазами мельтешило белесое марево, и в нем незыблемо стоял призрак рояля.

— Надо выйти, — сказал Бааде.

— А ты не боишься?

В ответ а, к услышал хмыканье.

Они вышли. Тотчас Шумерина потянуло назад. Черная пропасть неба над головой, огненный камень внизу, а посредине — то, чего быть не могло: концертный рояль. Шумерин прикусил губу и сделал шаг вперед.

И тут он отчетливо осознал, что зрение обмануло его. Рояль не был роялем, а лишь казался им. Но Шумерин так и не понял, в чем же фальшь. Он протянул руку, заранее предвидя результат. Рука коснулась пустоты. Шумерин отдернул руку — не выдержали нервы.

— Проклятие! — крикнул Бааде.

По “роялю” прошло колебание, он дрогнул, подался назад. И исчез. На его месте по–прежнему пульсировал воздух.

Они долго молчали, не решаясь посмотреть друг на друга, боясь увидеть в глазах товарища страх.

— Надо сказать Полынову, — отважился, наконец, Бааде.

Шумерин замотал головой.

— Нет, нет… Сейчас он твердо решит, что мы…

— А потом? Потом он этого не подумает?

— Не знаю. Не знаю… Давай скорей на базу.

Вездеход помчался, бешено подпрыгивая на неровностях, чуть не взлетая с гребней и тяжело проваливаясь вниз.