Дмитрий Биленкин: Космический бог (авторский сборник)

— Капитан, вездеход подготовлен.

Бааде и Полынов приближались к нему, и странно было видеть, как их ноги, погружаясь в тень, исчезают там, как обрубленные, и люди в блестящих скафандрах повисают над пустотой. Прежде чем глаза привыкли и смогли разглядеть в темноте ботинки, Бааде и Полынов уже миновали тень. Теперь солнце оказалось за их спиной, и они мгновенно превратились в бесплотные силуэты.

— Зайдите сбоку, — попросил Шумерин, — неприятно разговаривать с дырками в небе.

Они засмеялись. Они никак не могли привыкнуть к дикой светотени, уродующей любой предмет. Правда, если вглядываться, скраденные очертания вновь проступали из мрака зеленоватыми пятнами. Но это если вглядываться.

— Так в путь, капитан? — спросил Бааде, поворачиваясь боком. — Двигаться, наблюдать, хорошо‑то как!

— Сначала отдых и сон, — остановил его Полынов.

Бааде посмотрел на психолога осуждающе.

— Слово врача — закон, — развел руками Шумерин.

Бааде заворчал, Полынов сладко — нарочито сладко зевнул, Шумерин повернулся к ракете, давая понять, что спор закончен.

Тут‑то Шумерин и увидел это.

Оно надвигалось из темного полушария Меркурия бесшумно и быстро. Серая полоска чего‑то.

Условный рефлекс опасности сработал тотчас.

— Берегитесь! — предостерегающе закричал Шумерин.

В полоске не было ничего угрожающего, кроме того, что она приближалась и была неизвестно чем.

— К кораблю! — Шумерин зачем‑то топнул ногой.

И они побежали, но нехотя, то и дело оборачиваясь, ибо все еще не могли принять неожиданность всерьез.

Близкий горизонт Меркурия мешал определить расстояние до полоски. Впрочем, это уже не было полоской. То был вал, который рос, ширился и мчался, вставая стеной и смахивая звезды.

— Приборы… — вспомнил Бааде, когда они достигли люка.

Приборы оставались беззащитными. А ракета, люди? Никогда они не переживали такой растерянности, ибо опасность никогда не была настолько непонятной. Переход от невозмутимого спокойствия к тревоге и к бегству был так стремителен, а перемена настолько неправдоподобной, что разум упорно отказывался в нее поверить.

— На гребне — пена… — сказал Полынов.

И тут они поняли, на что это похоже. На воду. И это было самым невероятным. По раскаленной равнине катился вал воды, серой, осенней воды с хлопьями пены на гребне… Солнечный свет тонул в ее вогнутой поверхности, местами отражаясь хмурыми бликами. Впрочем, многое дорисовывало воображение. Проклятое мерцание, как назло, было необычайно сильным.

— Люк! — закричал Шумерин.

“Правильно, — успел подумать Полынов, — приборы — дело десятое”.

Массивный люк щелчком захлопнулся за ними. Насосы с шумом послали внутрь камеры струи воздуха. Тени, отбрасываемые лампами потолка, быстро теряли космическую черноту, становясь прозрачными, земными. И с той же быстротой к людям возвращалось спокойствие.

— В рубку, — сказал Шумерин, когда шум насосов смолк.

По дороге в рубку они ждали толчка. Ждали и верили, что он окажется несильным, — корабль был слишком могучим препятствием для вала. Но толчка не было. Никакого. Ни слабого, ни сильного.

— Ну, знаете… — сказал Шумерин, когда шторки иллюминаторов раздвинулись.

Кругом было пусто. Гладкая равнина в грифельных пятнах теней. Ни малейшего признака промчавшегося вала.

Бааде тупо посмотрел на Полынова, тот на капитана. Шумерин пожал плечами.

— Чушь какая‑то…

— Надо разобраться в феномене, — сказал механик.

— В двух, — уточнил Полынов. — В том, откуда взялась… гм… жидкость, и в том, куда она делась.

Разбираться им было не привыкать. Разбираться было их профессией. И все же начинать разговор никому не хотелось. Слишком глупо все это выглядело.

— Итак? — настаивал Шумерин.

— По–моему, все просто, — начал Бааде, постепенно обретая уверенность. — С неосвещенной стороны Меркурия на нас ринулся поток жидкости неизвестного состава. Это первый факт. Нам известно, что в темном полушарии есть ледники замерзших газов различного состава и озера у подножья гор. Это факт номер два. Отсюда следует, что в силу каких‑то причин там прорвало запруду. Меркурианское наводнение — вот как это называется.

— Генрих, да ты поэт простоты! — воскликнул Полынов. — Есть только одна неясность: почему эта жидкость не кипела, выйдя на освещенную равнину? И почему она вдруг исчезла?

— Выходит, две неясности, — невозмутимо уточнил Бааде. Заметно было, что он успел все хорошо продумать. — Итак, почему эта проклятая жидкость не кипела в условиях повышенной температуры и низкого давления…