Фрэнк Херберт - Создатели небес. Улей Хелльстрома

— Мне очень жаль, — начал он, — но я должен уйти. Как только освобожусь, я вернусь.

Рут увидела, что не сможет удержать его, и, откинувшись на спинку кресла, повернулась к внушающему страх и одновременно искушение устройству. Створки дверей щелкнули, когда Келексел вышел, и она осталась наедине с репродьюсером.

Вскоре она сказала сама себе:

— Текущий сюжет, последний вариант.

И нажала нужные кнопки.

Овальная сцена потемнела, и лишь смутно желтела одна мерцающая линия. Маленькая голубая точка появилась в центре, потом, мигая, стала белой и неожиданно превратилась в человека, стоявшего перед зеркалом. Он брился опасной бритвой. У Рут перехватило дыхание, когда она узнала его — Энтони Бонделли, адвокат ее отца. Она затаила дыхание, пытаясь отогнать возникшее мерзкое чувство подглядывания в замочную скважину.

Бонделли стоял спиной к ней, но лицо его отражалось в зеркале. Оно было загорелым, блестящие черные волосы были зачесаны назад над высоким, но узковатым лбом. Под тонким носом чернела узкая полоска усиков. Подбородок тоже был широким, непропорционально крупным. Весь его облик излучал благодушие.

Рут услышала какой-то невнятный крик. Бонделли перестал бриться и по-петушиному повернул голову. Потом обернулся и крикнул в открытую дверь справа от себя:

— Кажется, пришел разносчик газет. Пусть сын выйдет и заберет почту.

Он снова начал бриться, буркнув под нос:

— Экстренный выпуск… значит, случилось нечто особенное.

Потом он повысил голос:

— Мардж! Включи радио. Может, тебе удастся поймать выпуск новостей.

Рут почувствовала запах мыла, перебивавший запах поджариваемого мяса. Реальность этой сцены заставила ее остаться в своем кресле. Она чувствовала, что должна дышать спокойно, чтобы Бонделли не повернулся и не заметил, что за ним наблюдают.

Вскоре в дверях ванной появилась женщина, одетая в шелковый китайский халат. В руках у нее была газета, и она читала ее.

Внезапно Рут охватило дурное предчувствие, ей захотелось выключить репродьюсер, однако она не могла и пальцем пошевелить. Такая до боли знакомая фигура Мардж Бонделли, ее волосы, заплетенные в косички и поддерживаемые шпилькой. Ее круглое лицо сейчас перекосилось от неожиданного потрясения.

— Тони! — позвала она.

Бонделли медленно скреб лезвием по подбородку, на который он наложил густой слой крема.

— В чем дело?

Его жена посмотрела на него. Ее голубые глаза остекленели.

— Вчера ночью Джо Мерфи зарезал Адель! — воскликнула она.

— О! — Тоненькая полоска крови появилась на шее Бонделли. Не обращая на это внимания, он бросил лезвие в раковину и схватил газету.

Рут заметила, что непроизвольно дрожит. «Все, как в кино, — попыталась успокоить она себя. — На самом деле этого сейчас не происходит. — И сразу пришла следующая мысль: — Убийство моей матери — это и есть творение Фраффина!» От боли в груди трудно стало дышать.

— Тем ужасным кинжалом! — прошептала жена Бонделли.

Рут казалось, что она оказалась на сцене, стала участницей этого представления, разделяя ужас и потрясение супругов Бонделли, и это только сильнее усилило ее возбуждение. Она видела фотографии в газете — лицо ее матери, ее отца… диаграммы с белыми крестами и стрелками. Ей хотелось убежать, но она не могла сдвинуться с места.

Бонделли сложил газету и сунул ее в карман пиджака, висевшего за дверью ванной комнаты.

— Обойдусь без завтрака, — сказал он жене. — Еду в контору.

— Ты порезался, — заметила жена. Достав тюбик с кровеостанавливающей мазью из аптечки, она провела ею по ранке на шее. — Стой спокойно, а то испачкаю воротник. — Она приподняла его подбородок. — Тони… держись подальше от этого дела. Уголовщина — не твоя вотчина.

— Но я ведь защищаю интересы Джо с тех пор, как он… О! Черт бы побрал, Мардж, эти лезвия!

— Да уж, ты не можешь не порезаться! — Она закончила обрабатывать ранку и положила тюбик в раковину. — Тони, у меня такое странное чувство… не суйся ты в это дело.

— Я — адвокат Джо. И я так или иначе уже втянут в это дело.

Неожиданно к Рут вернулась двигательная способность. Она ударила по кнопке выключения репродьюсера, встала и отошла подальше от устройства.

«Так, значит, убийство моей матери — развлечение для этих Чемов!»

Она повернулась и направилась к постели. Но ее вид вызвал у нее отвращение. Она повернулась к ней спиной. Беззаботность, с которой Келексел позволил ей узнать об этом, привел ее в дикую ярость. Конечно, ему и в голову не могло прийти, что она способна обнаружить это. Его это не заботило! Даже больше — он и не думал о такой возможности. Ему до этого не было никакого дела. Не просто беззаботность — презрение, отвращение… ненависть…