Роман Шебалин - Разговор

- Проклятая наша этика!

- Но ведь- ни к этике, ни к эстетике ребенок еще сознательно не обращается, это понятия еще не рассматриваются его маленьким сознанием, они лежат за пределами четкой логики, услышь - этико-эстетические нормы меняются на раз, постоянно, причем, оспаривая друг друга, разумно девственная душа природу подобного предательства принять пока не может, природа сия не-логична!

- Но взрослые называют подобную логику - безумием.

- Без-умие, отсутствие ума - состояние, свойственное исключительно числам; но стоит им только осознать наличие хаоса, они очерчивают вкруг него доступное им понятие, рисуют многозначительную закорючку и успокаиваются.

- Но, поведай мне, Шмуллер, ты никогда не задумывался ли о том, что чувствует число "пи", когда извлекают из него корень?

- Он - знал.

- Но минуло время хаоса.

- Минуло, и осталась лишь нужная им добрая умная сытость и слюни заверений: "все будет хорошо".

- Ты убиваешь меня, Шмуллер, какая страшная фраза!

- Мужайся же, Якоб Турбинс! будет скучно и страшно: генерал пришел, генерал ушел, обновилась Россия, президент еще раз за деньги народа убедил себя в том, что этот самый народ его любит; в честь взятия Казани Иван Грозный водрузил "Василия Блаженного", "Христос-Спаситель" отстраивается в честь взятия Чечни...

- Грозного, Шмуллер, Грозного!

- Но разве храм? - сплошной ведь мимесис с подземными гаражами; и что же - никто не удивляется, все торопятся прийти "всерьез и надолго", а скучная дикость нашего "дома, где разбиваются сердца" в том, что никому уже не плохо, перекипели, Якоб!

- Итак, пожалуй, хватит с нас: перестройки, сухого закона, "Покаяния", землетрясений в Армении, Руста-добролета, двух или трех путчей... что бы еще вспомнить?

- Молчи, Якоб, молчи! спокойно так извлекаются из чувств совесть, стыд, - ведь должно хорошо быть.

- А дети, что дети?!

- Дети читают Толкиена, они читают его!

- Мне страшно, Шмуллер, я открыл это книгу и, посмотрев в окно, увидел, как с блаженной улыбкой святой Сэм Скромби выгуливает толстых назгулов по парковой зоне Мордора, все они плюют в урны, выбирают "пепси" и "голосуют, а то проиграют"... мы наказаны, Шмуллер!

- А их музыка, детская музыка? ты слышал ее, дорогой Якоб?

- Слышал: дали мне, и глаз, и холст, и вы вот сами ко мне пришли, ласково так подтрунивал добротный их Борис Гребенщиков над млеющими перед ним журналистами.

- Но на этой неделе больше никто не случится!

- Ты прав, Шмуллер, мне уже скучно и страшно; кончились дети.

- Они же научились чувствовать и понимать, оценивая и страдая, они повзрослели, но не суди их строго, не суди их, Якоб! то, чем они занимаются, - это не хорошо и не плохо, потому что теперь должно быть только хорошо, так получилось.

- Если считать самокастрацию взрослением, то - да.

- О, да, - если уничтожив в себе жизнь, считать себя взрослым! но, верь мне, Якоб, он собрал наше сырое мясо и ушел.

- Почему, почему, Шмуллер?

- Потому что мозги и сердца наши не годны ныне для живого его супа, без них сегодняшних можно обойтись, но срывая с них "эпоху перемен", он дал последний знак, а мы, правильные и пресные, так ничего и не поняли.

- Никогда не поймем, Шмуллер, не поймем...

- Яркая личность, квинт-эссенция, личность...

- Не плачь, Шмуллер, не плачь!

- Мне плохо! внутри, как он был внутри острия!

- О, Шмуллер, он уже никогда не умрет!

- Не умрет! не умрет, Якоб, он не умрет, Курехин уже никогда не умрет!!

- Успокойся, не плачь, Ллойд с нами, брат.

- Мы прокляты.

июль-сентябрь 1996

Pазговоp Шестой.

"О правде и аборте."

- ...Я бы не стал на вашем месте разговаривать именно так.

- Ну и как же с Вами разговаривать, может, мне еще стоечку сделать или за ушком Вам почесать?

- Ну, я думаю, обойдемся сегодня без этого...

- Сегодня?!

- Да, да! давайте, просыпайтесь, петушок пропел.

- Ага, знаем мы ваших петушков.

- Ну вот и славненько... так, Вы говорите, хотели бы сделать заявление, я очень внимательно слушаю.

- Я никого не убивал.

- Милый мой мальчик, а какая разница?

- То есть?

- Ну, разницы-то, ее нет, не так ли?

- Но... если Вы верите, что я не убивал, тогда - какого черта...

- Поберегите, Павлик, нервы, время-то, знаете ли, сейчас судьбоносное, неспокойное... Вы "Покаяние" смотрели?

- Смотрел.

- Вот видите - в эпоху гласности мы должны быть особенно точны и бдительны.

- Еще бы...

- Вы очень напрасно на меня обижаетесь, я прилагаю максимум усилий для того, чтобы Вы остались культурным, порядочным человеком, полноправным членом нашего общества.