Владимир Баграмов - Страна убитых птиц

Исполнитель кивнул.

— Правильно сделал. Он жил тихо, наверное, и исчезнет тихо. Только в последние два месяца я «расшифровал» его. Годами, сынок, годами он не давал мне покоя. И он был единственный человек в этой стране, кроме Джу, конечно, кто искренне любил меня. Он ТАК РАЗВЛЕКАЛСЯ! Да. Жизнь — штука скучная. Особенно, если ты в ней одинок, а у него ведь никого не было. На всем свете один. Оказывается, и это факт, я своими глазами видел! Все подпольные миллионеры, мафиози, «воры в законе», грабители и сутенеры — все несли ему долю от добытого! А он, сынок, он проводил эти колоссальные средства через финансовый Отдел Надзора! Представляешь?! И никто, повторяю, никто за все эти годы не мог и догадаться об этом! Гений! Мне докладывали, что время от времени Надзор «накрывает» то одного дельца, то другого… И незаконно добытые деньги возвращаются Федерации, но чтобы в таком количестве! Не-ет, об этом и думать не приходилось. В его особняке мы нашли всю документацию за все годы. Он не взял ни монеты!

Долго молчали.

Из овального проема люка-дверцы высунулось конопатое лицо пилота. Он открыл рот, наверное, хотел что-нибудь спросить или сказать, но наткнулся на ледяной взгляд телохранителя, мигом убрался внутрь машины. Телохранитель посмотрел на боковое стекло кабины — там маячила голова штурмана в лихо сдвинутом набок шлемофоне.

— Вот так, сынок. — Президент пристально вглядывался в Атиса Кагайниса. — Вы идите! Смелые, находчивые парни. Может, и повезет. А уж мы как-нибудь вывернемся. Кстати, Джу очень неплохо водит эту штуковину, немного рискованно, но вполне профессионально.

Атис Кагайнис чуть ослабил ногу, локтем нащупал висевший под мышкой пистолет, но… В нижнее левое ребро сбоку, как раз у локтя, ему тут же уперлось что-то твердое. Он улыбнулся, повернул голову, подмигнул телохранителю.

— Что, парень? Становишься в очередь?

Телохранитель смотрел, не мигая, мышцы скул ритмично, медленно сжимались и разжимались.

— Дурак. — Атис Кагайнис пожал плечами. — Забери «пушку», только когда будешь ложиться спать, надень бронежилет, залезь в кабину пилотов и задрай наглухо двери. Не спи на свежем воздухе… Вредно.

Телохранитель быстрым движением выдернул у него пистолет из подмышки, чуть не оборвав крепление, слегка толкнул Кагайниса вперед.

— Джу! — Президент повернулся, поднял голову, глядя в проем люка вертолета.

Тут же, словно ждала этого зова, появилась Джу Найдис. Ни на кого не глядя, подтащила и спустила на верхнюю ступень трапа объемистый, как видно, тяжелый мешок из толстого брезента, завязанный у горла нейлоновым шпагатом. Сверху положила автомат.

— Забирай, — тяжким басом сказал телохранитель.

— Там все необходимое, сынок, на неделю вполне хватит, если будете экономны. Магазины к автомату тоже в мешке. На всякий случай. А он, — кивок телохранителю, — вас проводит немного.

Атис Кагайнис остро глянул на телохранителя, напрягся лицом.

— Нет, сынок. — Президент покачал головой, — Ничего не будет. Ты хороший парень, и те двое — они тоже хорошие парни. Иди спокойно. Карта, компас, прибор ночного видения — все в мешке. Конечно, сейчас вам было бы удобнее предложить пару солдатских ранцев, но, извини! Это единственное, что мы не предусмотрели. — Он повернул медленно голову к телохранителю, подумал и добавил — Отдай ему пистолет. Это его оружие, он к нему привык. Пистолет и автомат.

Телохранитель секунду колебался, потом быстро выщелкнул из пистолета обойму, опустил ствол вниз, щелкнул спуском, отдал пистолет Атису, а обойму сунул ему в карман куртки. Кивнул, словно одобрил собственную осторожность.

— Нам не выбраться отсюда.

Исполнитель облизал губы. Атис Кагайнис за эти несколько дней свыкся с этим емким, скользящим по языку словом — Исполнитель. Как ни странно, но он совсем не думал о перевороте, о свержении Системы. ОН БЫЛ ПРИ ПРЕЗИДЕНТЕ, и это было главным. Если бы Президент сказал ему умереть, он бы умер. Бездумно, слепо и с верой, что ЭТО НУЖНО ПРЕЗИДЕНТУ. Атис Кагайнис никогда не был фанатиком, слепой игрушкой в руках тех, кто стоял над ним. Он был «себе на уме», знал цену искренности в той среде, в которой жил и работал. Он не обольщался. Просто Атис Кагайнис присягал один раз. Он был идеальное завершение тех простых, крестьянских парней, латышских стрелков, что в Древние Времена, в период утверждения Революции и удержания ее завоеваний, посылались в самые безнадежные «точки, где делалась Малая история», которые впоследствии складывались в ИСТОРИЮ ВЕЛИКУЮ. Храбрость, верность долгу, абсолютная вера в непогрешимость деяний, стойкость и холодная ярость — они были такими, далекие предки Атиса Арнольдовича Кагайниса. ОН ПРИСЯГАЛ ОДИН РАЗ.