Михаил Немченко: Родительский День

Похоже, Мгомо хотелось возразить, но он не стал этого делать. Только пожал плечами. Авуд тем временем что-то рассматривал на глобусе, придвинувшись почти вплотную.

— Вот здесь… — Он очертил пальцем речную долину и холмистое пространство между горами и морем. — Тут они и жили.

— Кто? — не понял Мгомо.

— Мои предки. Здесь жили и здесь полегли. Спасли всего сотню. Это по одной хронике, а по другой — и того меньше. Поди проверь…

— Так это были твои предки? — Бен взглянул на Авуда так, словно впервые увидел. Секунду поколебался — стоит ли? — и сказал: — Выходит, наши пращуры были соседями. Мои обитали тут, за горами.

— Он показал на стиснутое снежными хребтами плоскогорье. Теперь настал черед недобро удивиться Авуду. — Так ты из этих?! Тех самых долгоносиков, будь они все…

— Ну, ну! — поспешил вмешаться Мгомо. — Оставим предков в покое. Все одинаково виноваты. Уже одним тем, что расплодились, как грызуны, и изгрызли природу…

— И твои черные больше всех, — стрельнул острым взглядом Авуд. — Недаром у них и началось. Но в наших древних книгах сказано: может, распад атмосферы еще удалось бы остановить, если б не утечка той проклятой отравы…

— А там написано, почему моим предкам пришлось ею обзавестись? — с трудом сдерживая себя, осведомился Бен.

— Еще как написано! Для того и обзавелись, чтоб наших пращуров при первом удобном случае — в расход. Незаметненько, под видом какой-нибудь болезни… Да не успели.

— Спятил?! — ощерился Бен. — У нас на Дидаре тоже хранят древние книги. Про то, как твои славные пращуры и их единоверы обложили мой народ со всех сторон, как устраивали резню за резней. А наших было слишком мало… Да, им пришлось создать Туман Возмездия — последнюю защиту, если не останется выхода. И кто мог знать, что землетрясение взломает подземные хранилища…

— Главное, их же, хитроклювых, еще и прилетели спасать! — не слушая, перебил Авуд. — В награду отравителям… Не спасать надо было, а давить!

— Еще не поздно. — Бен прищурил глаза, кулаки его сжались. — Я к твоим услугам. Пару мгновений они глядели друг на друга. Потом Авуд отвернулся. И вдруг смачно плюнул — прямо туда, на стиснутое хребтами плоскогорье.

— Погань! — Бен рванул его за плечо. И оба вздрогнули от испуганного крика Мгомо:

— Падает! Три пары глаз впились в памятник. Нет, шар не упал, — только пошатнулся и замер в едва заметном наклоне. Что-то произошло там, внизу; руки, державшие глобус, стали словно бы тоньше… Или им показалось?

— Что это? — выдохнул Бен.

— Мы ничего не знаем. — Мгомо шагнул и встал между ним и Авудом, решительно раздвинув их плечами. — Может, случайность, а может… Что, если весь этот Родительский День — испытание? Достойны ли хотя бы памяти. Очистились ли. И от оскала древней вражды рушатся надгробия…

— Птица! — первым увидел Авуд. Огненно-красная, она стремительным росчерком пересекла освещенный пятачок — пролетела из тьмы во тьму. И тут же вернулась, чертя круги над стоящими у могилы. И чем быстрее она кружилась, тем ниже опускались разметнувшиеся красными парусами крылья. Вот они коснулись земли — и разом сомкнулись, слились в один бешеный алый смерч. И когда он умчался, растаяв в черноте неба, у надгробья было пусто. Светились меркнущим, слабеющим светом цветы лежащего на плите венка. И погружались в ночь материки и океаны чуть накренившегося над могилой Шара. До следующего Родительского Дня.