Рэй Брэдбери - Тёмный карнавал [переиздание]

Паук пропутешествовал вниз по щеке, устроил остановку под носом мальчика, заглянул в ноздри, словно любопытствовал, как там в мозгу, неспешно вскарабкался на нос и там уселся, обосновался, разглядывая Тимоти блестящими зелеными глазками. Тимоти вдруг стало смешно.

— Убирайся, Паучина!

В ответ паук соскользнул на губы и легко прошелся по ним шестнадцатью зигзагами, запечатав рот мальчика серебристой нитью.

— М-м-м-м-м-м-м-м! — крикнул Тимоти.

Шелестя сеном, Тимоти встал. Дождь отправился отдыхать, окрестность ярко освещала луна. От большого дома доносились слабые отголоски разгула: там играли в «зеркало-зеркало». Игра состояла в том, что к стене прислоняли громадное зеркало. Видя там закутанную фигуру, участники должны были угадать имя того, кто никогда, ни прежде, ни теперь, в зеркале не отражался и отражаться не будет!

— Что будем делать, Паучина? — Тенета на рту порвались.

Упав на пол, Паучина засеменил по направлению к дому, но тут Тимоти поймал его и возвратил в карман блузы.

— Ладно, Паучина. Пошли обратно. Что б там ни было, это будет забавно.

За дверью на Тимоти обрушился с платана зеленый брезент, сковав его ярдами шелковистой ткани.

— Дядя Эйнар!

— Тимоти. — Громыхая, как литавры, крылья расправились, подергались и сложились. Легко, как пушинку, подхватив мальчика, Эйнар посадил его себе на плечо. — Не вешай нос, племянник Тимоти. Каждому свое. Твой мир лучше, чем наш. Богаче. Наш мир — мертвый. Поверь мне, мы навидались. В нем только одна краска — серая. Чем короче жизнь, тем выше ее стоимость. На единицу времени. Попомни, племянник, мои слова.

Пробило полночь; дядя Эйнар, покачивая племянника на плече и что-то напевая, носил его из комнаты в комнату. Опоздавшие являлись толпами, и это давало старт новому веселью. Присутствовала прапрапрапра (и неизвестно сколько еще раз прабабушка в египетских погребальных одеждах; на хрупкие птичьи косточки темно-бурого цвета навернуты долгие мили полотняных бинтов. Она не говорила ни слова, только стояла, прислоненная к стене и похожая на порыжевшую гладильную доску; в глубине глазных впадин светились далекие, исполненные немой мудрости огоньки. За завтраком в четыре часа многократная прабабка сидела, словно проглотив аршин, во главе длинного стола, где там и сям в ее честь поднимались рдяные бокалы.

Дедушка Том допоздна бродил в толпе, останавливал юных девиц, щипал, прихватывал деснами шею. От досады и отчаяния его лицо все гуще наливалось багрянцем. Бедняга дед — при его роде занятий не иметь зубов!

Большая группа молоденьких кузин бражничала, сгрудившись вокруг хрустальной пуншевой чаши. Над столом мелькали блестящие, как маслины, глаза, заостренные бесовские мордочки, бронзовые кудряшки; в столкновении тел, то ли нежных, то ли крепких, то ли девичьих, то ли мальчишеских, все больше замечалась пьяная неуступчивость.

Лора и Эллен, и с ними дядя Фрай, не обращая внимания на хмельной разгул, разыгрывали домашний спектакль. Они изображали невинных юных дев на прогулке; из-за дерева (кузина Анна) выходит Вампир (дядя Фрай) и улыбается невинным овечкам.

— А куда это они направляются?

— Да вот, к тропе вдоль реки.

— А не позволят ли они их проводить?

— С превеликим удовольствием.

Ухмыляясь в сторону и облизывая губы, Вампир сопровождает девиц.

У реки он готов уже напасть на одну из них, но тут девицы на него набрасываются, сбивают с ног и осушают его вены до последней капли. Расположившись на останках, как на скамейке, они заливаются смехом.

Так поступали и все на этом празднике Возвращения.

Ветер крепчал, звезды горели все ярче, шум становился оглушительным, пары кружились проворней, вино текло рекою. Тимоти не успевал всматриваться и вслушиваться. В сгущениях тьмы кипело и бурлило веселье, мелькали лица, появляясь, исчезая, сменяя друг друга. Мать, грациозная, высокая, красивая, легкой походкой поспевала повсюду, кланяясь направо и налево, отец следил за тем, чтобы потиры всегда были полны.

Дети играли в «гробики». Гробы были поставлены в ряд, дети маршировали вокруг них. Тимоти тоже участвовал. Марш продолжался, пока играла флейта. Гробов становилось все меньше. В борьбе за их полированное нутро выходят победителями двое, четверо, шестеро, восьмеро игроков, остался последний гроб. Тимоти обходит его настороженно, соперник у него один — его чудаковатый кузен Роби. Флейта замолкает. Как суслик в норку, Тимоти ныряет в гроб, зрители аплодируют.