Рэй Брэдбери - Тёмный карнавал [переиздание]

— Но меня на крови взрастили. — Голос дяди Джейсона переместился в соседнюю комнату. Снаружи ветер играл на деревьях, как на струнах арфы. Оконное стекло обрызгал дождичек. — На крови взрастили… — Звуки истаяли вдали.

Тимоти, покусав себе губы, открыл глаза.

— Ну, это была моя вина. — Мать провела гостей в кухню. — Я заставляла его. Но ребенка не принудишь, только навсегда отобьешь ему вкус к блюду. Вот Бион до тринадцати лет не притрагивался к…

Конец фразы потонул в шуме ветра.

— Понятно, — пробормотал дядя Джейсон. — Тимоти дозреет позже.

— Ничуть не сомневаюсь, — с вызовом ответила мать.

Свечи пылали, по дюжине затхлых комнат прыгали тени. Тимоти стало холодно. Втянув в себя запах горящего сала, он инстинктивно схватил свечу и отправился блуждать по дому под предлогом того, что поправляет креп.

— Тимоти. — Чей-то голос за рисунчатой стеной шепотом, с присвистом и вздохами, выговаривал слова. — Ти-мо-ти-боис-ся-тем-но-ты. — Голос Леонарда. Чертов Леонард! — Так что мать — иной раз — позволяет ему — брать свечу. Так и ходят, неразлучные, по всему дому — огонек свечи и два серых глаза Тимоти; и светится вся троица одинаково.

— Мне нравится эта свеча, только и всего, — с упреком прошептал Тимоти.

— Все образуется. Дети они и есть дети, — долетели из глубины темной столовой слова тети.

И снова шум, снова хохот, дикий хохот! Раскат за раскатом! Хлопки и стуки, выкрики, шуршанье платьев, шелест пелерин! В парадную дверь, подобно пороховому дыму, повалил мокрый туман. И оттуда, складывая крылья, гордо выступил высокий мужчина.

— Дядя Эйнар!

Нырнув прямиком в туман, под сплетенье зеленых теней, Тимоти на тонких ногах рванулся вперед, в объятия дяде Эйнару. А тот поднял его в воздух!

— У тебя крылья, Тимоти! — Легко, как пушинку, он подбросил мальчика в воздух. — Крылья, Тимоти, лети!

Внизу побежал хоровод лиц. Тьма закружилась. Дом сдуло прочь. Тимоти ощущал себя ветром. Он замахал руками. Пальцы дяди Эйнара поймали его и снова подбросили к потолку. Потолок рухнул, как обугленные стены.

— Лети! Лети! — потребовал дядя Эйнар гулким басом. — Крыльями! Крыльями!

Лопатки пронзило острой болью, словно коренившиеся там ростки пробились наружу, распускаясь не цветами, а свежими перепонками, длинными и влажными! В горле у Тимоти заклокотало; дядя Эйнар подбросил его еще выше!

В дом хлынул поток осеннего ветра, на крышу обрушился дождь, балки тряслись, недовольные свечи грозили выпасть из канделябров. Из магической черноты ниш и дверей таращилась в две сотни глаз, клонилась к центру круга большая и малая родня, а в середине, в гудящем от смеха пространстве, Эйнар, как куклой, жонглировал ребенком: «Бей крыльями! Взлетай!»

— Ну все, довольно! — крикнул наконец Эйнар.

Мягко опустившись на половицы, Тимоти восторженно и устало привалился к дяде Эйнару.

— Дядя, дядя, дядя, — счастливо всхлипывал он.

— Ну, хорошо полетал, Тимоти? — Эйнар погладил племянника по голове. — Хорошо, хорошо.

Близился рассвет. Большая часть гостей уже собралась и готовилась отправиться в постель, чтобы недвижно и беззвучно проспать светлое время суток. С закатом они выпрыгнут из своих ящиков красного дерева, начнется пиршество.

Дядя Эйнар во главе толпы родственников двинулся в подвал. Мать вела их вниз, к тесным рядам отполированных до блеска ящиков. Шаги Эйнара сопровождались странным свистом и шорохом, крылья напоминали синевато-зеленую палатку, вздувшуюся на спине; касаясь чего-нибудь, они издавали слабый барабанный стук.

Наверху Тимоти устало улегся и погрузился в мысли, стараясь полюбить темноту. В темноте тебя никто не видит, не заругает, делай что хочешь. Да, Тимоти любил ночь, но не то чтобы сильно. «Временами ночи уж слишком много!» — кричал он, взбунтовавшись.

В подвале бледные пальцы тянулись к крышкам красного дерева, задвигая их изнутри. Иная родня совершала перед сном трехкратный круг и устраивалась по углам, уложив головы на лапы и сомкнув веки.

Взошло солнце. Все спали, никто не храпел.

Закат. Начало пиршества походило на взрыв; так разлетается, с криками, хлопаньем крыльев, потревоженный выводок летучих мышей! Крышки ящиков откинулись! В подвальной сырости засновали шаги! В парадную и заднюю дверь колотили припозднившиеся гости, их впускали, принимали извинения.

Погода стояла дождливая, промокшие посетители нагружали Тимоти сырыми накидками, шляпами, забрызганными вуалями, он относил их в чулан; повешенные на стены для просушки, они выглядели как мумифицированные летучие мыши. Комнаты были забиты народом. В прихожей засмеялась одна из кузин, смех завернул за угол в дверь гостиной, срикошетил, заложил вираж и из четвертой комнаты вернулся к Тимоти, отчетливый и циничный. За ним последовал залп хохота!