Боб Шоу - Ночная прогулка

«Шершни» замолчали как-то сразу. Теллон ожидал, что вот-вот раздастся топот бегущих ног, но вместо этого неожиданно услышал близкие шаги. И перед ним появился человек. Как ни странно, это был Черкасский. Его лицо напоминало сейчас маску африканского колдуна: кожа ободрана, всюду запекшаяся кровь, одна рука безвольно свисает вдоль тела. Преодолевая боль, он вытянул вперед здоровую руку, и Теллон увидел в ней «шершень».

– Никто, – шептал Черкасский, – ни один человек...

Он выстрелил в упор.

«Шершень» считался гуманным оружием и обычно не причинял серьезных увечий, но Черкасский был профессионалом. Теллон, совершенно парализованный наркотиками, был не в силах даже моргнуть, когда стрелы злобно вонзились в его глаза, навсегда украв у него свет, красоту и звезды.

Теллон не чувствовал боли: она приходит потом, когда организм начинает перерабатывать парализующее вещество. Поначалу он даже не понял, что произошло, ибо темнота наступила не сразу. Сперва все перекосилось – и дрожащее дуло пистолета, и сам Черкасский. А потом мир наполнился бесформенной массой света: вспышки, плывущие цветные узоры, аметистовые и розовые контуры сосен.

Но от фактов никуда не денешься. Полный заряд с расстояния в двенадцать дюймов...

Должно быть, я ослеп!

На мгновение у Теллона защемило сердце, но потом все его мысли, как в конусе, сошлись в другой точке: он не мог вздохнуть. Все чувства были заглушены наркотиком, и он никак не мог понять, почему отключилось его дыхание; но догадаться было нетрудно. Лишить его зрения – то был лишь первый номер программы. Теперь Черкасский собирался довести дело до конца. Теллон поймал себя на том, что не слишком-то боится, хотя и понимает, что именно с ним происходит. Видимо, потому, что древняя реакция страха – опускание диафрагмы для наполнения легких воздухом – была блокирована параличом. Жаль, он не врезал Черкасскому ногой по голове, пока был в силах.

Топот бегущих ног приближался, затем послышались голоса:

– Капрал! Поднимите господина Черкасского и отнесите в машину. Кажется, он серьезно ранен.

– Есть, сержант.

Затем последовало шарканье ботинок по бетону, и неожиданно Теллон смог дышать. Должно быть, Черкасский, потеряв сознание, упал прямо на него. Теллон с наслаждением вбирал в себя воздух; потом он снова услышал голоса:

– Сержант! Посмотрите-ка на его глаза. Неужели это из «шершня»?

– Тебе что, показать, как это делают? Отнеси господина Черкасского в машину. Землянина – в фургон.

Неуловимый сигнал вестибулярного аппарата подсказал Тел-лону, что его действительно куда-то несут. Раздались свистки; с шумом включился двигатель машины. Тянулось время – Теллон не знал, сколько его прошло. Потом он почувствовал боль...

С тех пор минуло меньше суток, но Теллону уже казалось, что все его чувства начали обостряться – обычный эффект при потере зрения.

В главном полицейском управлении Нью-Виттенбурга ему сделали укол в шею, и он пришел в себя. Все лицо его было забинтовано, и это Теллона успокоило. Ему дали выпить горячего, а охранник отвел его в постель. Пока он спал, кто-то забрал его ботинки, заменив их сапогами на тонкой подошве, которые были велики ему на несколько размеров.

Потом его снова куда-то отвезли, но уже в другой машине, в сопровождении трех или четырех офицеров ЭЛСБ. Как их звали, он так и не узнал, ибо те обращались с ним преимущественно посредством толчков и ударов, а Теллон был слишком беспомощен, чтобы вызвать их на разговор. В его голове крутилась только одна мысль – что он ослеп.

Машина замедлила ход, дважды накренилась на поворотах и встала. Когда Теллона вывели, он сразу понял, что находится на аэродроме. Он почувствовал, как ветер хлещет его по щекам – это означало, что он стоит на открытом пространстве. Теллон ощутил запах авиационного горючего, потом – еще одно подтверждение – услышал совсем рядом звук раскручивающихся турбин.

На миг Теллон испытал даже какой-то интерес к происходящему. Ведь он никогда не летал на Эмм-Лютере, потому что это было дорого, к тому же, путешествуя таким образом, он привлек бы к себе внимание. Гражданские самолеты были велики, но пассажиров могли взять немного, поскольку их конституция строго регламентировалась распоряжениями правительства. Фюзеляжи покрывали толстой броней, а профиль крыла по земным стандартам был широковат (в крыльях помещались двигатели, топливные баки и система управления) и потому не обеспечивал максимальный подъем силы. В случае аварийной посадки крылья, с их смертоносной начинкой из горючего, отстреливались. Наплевав на экономию, правительство Эмм-Лютера заботилось о безопасности полетов, и Теллон отчасти одобрял его за это. Жаль только, Гражданский Арбитр не проявлял такой же осмотрительности при подборе людей на государственную службу.