Фредерик Пол - Врата. За синим горизонтом событий

Но тем не менее я пытаюсь. Тоном учителя биологии, препарирующего лягушку, я говорю: «Видишь ли, Зигфрид, мама любила меня. Я это знал. И ты знаешь. Проявление логики; у нее просто не было выбора. И Фрейд однажды сказал, что ни один мальчик, уверенный в любви своей матери, не вырастает невротиком. Только…»

— Пожалуйста, Робби, это не вполне верно, к тому же вы философствуете. Но вам совсем не нужны эти преамбулы. Вы увертываетесь, верно?

В другое время я за это вырвал бы у него его цепи, но на этот раз он правильно оценил мое настроение. «Хорошо. Но я на самом деле знал, что мама меня любит. Она ничего не могла с этим поделать! Я был ее единственным ребенком. Отец умер — не прочищай горло, Зигфрид, я уже подхожу. Было логически необходимо, чтобы она любила меня, и я понимал это, никаких сомнений у меня не было, но она об этом никогда не говорила. Ни разу».

— Вы хотите сказать, что никогда за всю жизнь вы не слышали от нее: «Я тебя люблю, сын»?

……………………………………………………………………

ОТЧЕТ О ПОЛЕТЕ

Корабль аЗ-77, рейс 036В51. Экипаж Т. Паррено, Н. Ахойя. Е. Нимкин.

Время до цели 5 дней 14 часов. Позиция — окрестности Альфа Центавра А.

Резюме. Планета земноподобная, покрыта густой растительностью. Цвет растительности преимущественно желтый. Атмосфера очень напоминает смесь хичи. Планета теплая, полярных шапок нет, и средняя температура примерно такая же, как на земном экваторе. Не зарегистрированы ни животная жизнь, ни подписи (метан и прочее). Некоторые растения хищные, они очень медленно передвигаются, переставляя выступающие части лозоподобных отростков, потом подтягиваются и переносят корни. Максимальная измеренная скорость такого передвижения — примерно два километра в час. Никаких артефактов. Паррено и Нимкин высадились и вернулись с образцами растительности, но умерли от токсикодендроноподобной реакции. На их телах образовались огромные волдыри. Начались сильные боли, зуд, они начали задыхаться, вероятно, из-за накопившейся в легких жидкости. Я не принес их на корабль. Не открывал шлюпку. Отцепил шлюпку и вернулся без нее.

Оценка Корпорации. Обвинения против Н. Ахойя не выдвинуты с учетом его репутации в прошлом.

…………………………………………………………………………………

— Нет! — кричу я. Потом снова овладеваю собой. — Во всяком случае не прямо. Однажды — мне было восемнадцать лет, и я спал в соседней комнате — я слышал, как она говорила подругам, что я замечательный ребенок. Она гордится мной. Не помню, что именно я сделал; получил награду или работу, но она гордилась мной и любила меня, и так и сказала… Но не мне.

— Пожалуйста, продолжайте, Боб, — немного погодя говорит Зигфрид.

— Я и продолжаю. Дай мне минутку. Больно! Вероятно, это можно назвать основной болью.

— Пожалуйста, не ставьте себе диагноз, Боб. Просто говорите. Пусть выходит наружу.

— О, дерьмо!

Я тянусь за сигаретой и застываю. Это обычно хорошо действует, когда мне туго приходится с Зигфридом, потому что почти всегда вовлекает его в спор, не пытаюсь ли я облегчить напряжение, вместо того чтобы справиться с ним. Но на этот раз я испытываю такое отвращение к себе, к Зигфриду, даже к своей матери… Я хочу покончить с этим. «Послушай, Зигфрид, вот как это было. Я очень любил маму и знаю — знал! — что она меня любила. Но она не очень хорошо показывала это».

Неожиданно я осознаю, что держу в руках сигарету, перекатываю в пальцах и даже не зажигаю. Удивительно, но Зигфрид никак не прокомментировал это. Я продолжаю. «Она мне этого не говорила. И не только это. Странно, Зигфрид, но, знаешь, я не могу вспомнить, чтобы она касалась меня. Ну, не совсем… Иногда она меня целовала на ночь. В макушку. И помню, она мне рассказывала сказки. И всегда была рядом, когда я в ней нуждался. Но…»

Мне приходится остановиться на мгновение, чтобы справиться с голосом. Я глубоко вдыхаю, ровно выдыхаю через нос, сосредоточившись на процессе дыхания.

— Но, видишь ли, Зигфрид, — говорю я, репетируя про себя слова и очень довольный их ясностью и уравновешенностью, — она не часто притрагивалась ко мне. Кроме одного обстоятельства. Когда я болел. А я часто болел. Все на шахтах болеют: постоянные насморки, болезни кожи. Она давала мне все необходимое. Всегда была рядом. Всегда: работала и заботилась обо мне в одно и то же время. И когда я заболевал, она…

Немного погодя Зигфрид говорит: «Продолжайте, Робби. Скажите это».

Я пытаюсь, но не получается, и он говорит: