Фредерик Пол - Врата. За синим горизонтом событий

— Вину перед кем, Роб?

— Не помню. — Я глажу шею куклы и смеюсь. — Очень приятно, Зигфрид, хотя пока непривычно.

— Вину перед кем, Роб?

Я кричу: «Вину за то, что убил ее!»

— Во сне?

— Нет! На самом деле. Дважды.

Я знаю, что дышу тяжело и сенсоры Зигфрида регистрируют это. Пытаюсь справиться с собой, чтобы у него не появилось каких-нибудь сумасшедших идей. Мысленно перебираю все сказанное только что. «Я на самом деле не убивал Сильвию. Но я устал! Бросился на нее с ножом!»

Зигфрид спокойно, успокаивающе: «В истории вашей болезни сказано, что во время ссоры с подругой у вас в руке был нож, да. Но там не говорится, что вы на нее бросились».

— А какого же дьявола меня тогда увезли? Просто повезло, что я не перерезал ей горло.

— Вы на самом деле пустили в ход нож?

— Пустил в ход? Нет. Я был слишком сердит. Швырнул ее на пол и начал бить.

— Если бы вы на самом деле хотели ее убить, вы бы пустили в ход нож?

— Ах! — Но больше похоже на «Йеч»: это слово иногда передают как «пшав». — Хотел бы я, чтобы ты там был, когда это случилось, Зигфрид. Может, ты бы уговорил их, и меня бы отпустили.

Сеанс идет отвратительно. Я знаю: всегда ошибка рассказывать ему сны. Он со всех сторон их обсасывает. Я сажусь, презрительно глядя на придуманную Зигфридом обстановку, и решаю сказать ему прямо.

— Зигфрид, — говорю я ему, — как компьютер ты хороший парень, и я интеллектуально наслаждаюсь нашими беседами. Но я думаю, а не исчерпали ли мы все возможности.

Ты шевелишь старую боль без необходимости, и я откровенно не понимаю, почему позволяю тебе делать это.

— Ваши сны полны боли, Боб.

— Пусть остается в моих снах. Не хочу возвращаться к тому вздору, которым меня пичкали в институте. Может, я и правда хотел переспать со своей матерью. Может, ненавидел отца за то, что он умер и покинул меня. Ну и что?

— Я знаю, это риторический вопрос, Боб, но чтобы справиться с такими вещами, их нужно извлечь на поверхность.

— Для чего? Чтоб мне было больно?

— Чтобы внутренняя боль вышла наружу, и вы могли справиться с ней.

— Может, проще было бы оставить ее внутри? Как ты говоришь, я достаточно уравновешен, верно? Я не отказываю тебе в полезности. Бывают времена, Зигфрид, когда я после сеанса испытываю подъем. В голове у меня полно новых мыслей, и солнце над куполом светит ярко, воздух чист, и все мне улыбаются. Но не потом. Потом я начинаю думать, что сеансы ужасно скучны и бесполезны, и что ты скажешь, если я решу их прекратить.

— Я ответил бы, что вам принимать решение, Боб. Решение всегда за вами.

— Что ж, может, я так и поступлю. — Старый дьявол пережидает меня. Он знает, что я не собираюсь принимать это решение, и дает мне время самому это понять. Потом говорит:

— Боб! Почему вы сказали, что убили ее дважды?

Я смотрю на часы, прежде чем ответить, и говорю: «Ну, просто так сказалось. Мне пора идти, Зигфрид».

Я просто сижу в восстановительной комнате, потому что мне не от чего восстанавливаться. Хочу убраться отсюда. От него и его глупых вопросов. Он поступает так разумно, с таким превосходством, но что знает плюшевый мишка?

Этим вечером я вернулся к себе в комнату, но долго не мог уснуть. Шики разбудил меня рано утром и рассказал подробности. Выжило три человека, было объявлено об их вознаграждении: семнадцать миллионов пятьсот пятьдесят тысяч долларов. Помимо процентов.

Это прогнало сон. «За что?» — спросил я.

Шики ответил: «За двадцать пять килограммов артефактов. Считается, что это инструментальный набор ремонтника. Вероятно, для корабля, потому что они его там нашли — в шлюпке на поверхности планеты. Во всяком случае это какие-то инструменты».

— Инструменты, — сказал я, избавился от Шики и побрел по туннелю к общему душу, думая об инструментах. Инструменты означают очень многое. Инструменты означают возможность проникнуть в механизмы хичи, не взорвав корабль. Возможность установить, как работает главный двигатель, и самим построить такой. Инструменты могут означать что угодно, а пока что это состояние в семнадцать миллионов пятьсот пятьдесят тысяч долларов, не считая процентов, деленное на троих. И одна из этих частей могла быть моей.