Фредерик Пол - Врата. За синим горизонтом событий

— Направление?

— Вера даст нам координаты… ох, прости, Пол. — Она отплыла в воздухе и ухватилась за мое плечо, чтобы снова подплыть. И оставила там руку. — Потом то же самое проделаем с остальными пятью двигателями. К тому времени, как укрепим все шесть, у нас будет ускорение в два метра в секунду за секунду и начнет работать генератор на плутонии-239. Затем мы растягиваем зеркальную пленку…

— Нет.

— О, конечно, вначале проверяем все крепления, выдерживают ли они ускорение; ну, я считала это само собой разумеющимся. Затем начинаем пользоваться солнечной энергией, и, когда все расстелим, у нас будет около двух с четвертью метров…

— Вначале, Джанин. Чем будем ближе, тем больше энергии сможем получать от Солнца. Хорошо. Теперь займемся физической работой. Как мы будем прикрепляться к корпусу из металла хичи?

И она мне рассказала и продолжала рассказывать, и (черт возьми!) она все это знала. Но рука ее передвинулась с моего плеча на грудь и начала блуждать: и все время, пока она мне показывала картины холодной сварки и центровки двигателей, рука ее гладила мой живот. Четырнадцать лет. Но она не выглядит на четырнадцать, и не чувствуется в ней ее четырнадцати, и нет запаха четырнадцати — она побывала у Ларви и свистнула оставшийся шанель. Спасла меня Вера; и это хорошо, если все принять во внимание, потому что сам я уже не хотел спасаться. Голограмма застыла, как раз когда Джанин добавляла еще одну распорку к двигателю, и Вера сказала: «Сообщение контроля полета. Прочесть… Пол?»

— Давай. — Джанин чуть убрала руку, голограмма исчезла с экрана, и появилось сообщение.

Нас попросили передать вам просьбу. Следующее проявление стотридцатидневного синдрома ожидается в течение ближайших двух месяцев. Министерство здравоохранения считает, что если продемонстрировать вас всех, рассказывающих, как выглядит Пищевая фабрика, и подчеркивающих, что все идет хорошо и как это важно для всего человечества, это существенно уменьшит напряжение и ожидаемый ущерб. Пожалуйста, поступайте в соответствии с прилагаемым сценарием. Просим выполнить как можно скорее, чтобы мы могли записать и распространить запись с максимальной пользой.

— Передать сценарий? — спросила Вера.

— Давай — распечатку, — добавил я.

— Хорошо… Пол. — Экран побледнел и опустел, и она начала печатать страницы сценария. Я подбирал их и читал, а Джанин в это время будила сестру и отца. Она не возражала. Ей нравится, когда ее снимают для телевидения, это всегда означает письма от известных личностей храброй юной астронавтке.

Сценарий оказался таким, как и следовало ожидать. Я запрограммировал Веру выдавать его нам строка за строкой, и мы могли бы начать через десять минут. Но, конечно, ничего из этого не вышло. Джанин потребовала, чтобы сестра ее причесала, Ларви решила, что ей стоит подкраситься, Пейтер хотел подстричь бороду. Точнее, чтобы я его подстриг. И вот, включая четыре репетиции, мы затратили на телевидение шесть часов, не считая месячного запаса энергии. Мы все собрались перед камерой, выглядели мы уютно и сосредоточенно и объяснили, что собираемся делать, аудитории, которая увидит нас только через месяц. К тому времени мы уже будем на месте. Но если это даст хоть что-то хорошее, дело того стоит. Со времени старта мы испытали восемь или девять приступов стотридцатидневной лихорадки. И каждый раз свои симптомы: сатириазис или депрессия, летаргия или легкомысленное возбуждение. Я как раз был снаружи, когда начался один из приступов — именно тогда был разбит большой телескоп, — и неизвестно, смог ли бы я вернуться на корабль. Мне было просто все равно. В галлюцинациях меня преследовали обезьяноподобные существа, они хотели меня убить. А на Земле, с ее миллиардами населения, почти все в той или иной степени оказались подверженными тому же. Каждый приступ превращал жизнь в настоящий ад. Положение за десять лет все ухудшается: восемь лет назад было установлено, что это повторяющееся несчастье. И никто не знал, чем он вызвано.

Но все хотели, чтобы оно кончилось.

День 1288. День стыковки! Пейтер сидел за контрольной доской, он ни за что не доверил бы руководство Вере; над ним висела Ларви, она готова была вносить поправки. Мы застыли в относительном покое за краем облака частиц и газа, не более чем в километре от самой Пищевой фабрики.

С того места, где сидели мы с Джанин — в полном оборудовании жизнеобеспечения, — трудно было разглядеть, что происходит снаружи. За головой Пейтера и жестикулирующими руками Ларви мы могли видеть очертания невообразимо древнего механизма, но только урывками. Только сверкание голубого металла, док для приземления или один из кораблей…