Бертрам Чандлер: Вернуть вчера

А теперь идите.

Вступать с ним в полемику означало бы растратить жалкие остатки своего достоинства.

Я развернулся и вышел из кабинета.

Вполне возможно, что мой приход обрадовал консула по делам Земли — и в части не относящейся к исполнению им его непосредственных служебных обязанностей, скорее всего, так оно и было — однако ему удалось замечательнейшим образом скрыть свои чувства.

Он продержал меня целый час в приемной, где стояла жесткая скамья, и было совершенно не на чем остановить взгляд, кроме его секретарши да нескольких старых потрепанных журналов — "Уголь Австралии", "Транспорт и сталь", "Вестник гробовщиков Калифорнии" и тому подобное чтиво. Однако если выбирать из двух зол, то журналы были наименьшим. Очевидно, секретарша была также завезена сюда из Земной Империи, и случилось это по крайней мере лет двадцать назад. Некоторые земные женщины, вырвавшись из унылого однообразия, царящего на родной планете, невероятно хорошеют и расцветают; а иные нет. С этой ничего подобного не произошло. Более того, смею предположить, что во время перелета на Каринтию с ней, должно быть, что-то случилось — или, наоборот, не случилось ничего — в результате чего она на всю жизнь люто возненавидела астронавтов. Завязать разговор не удалось. Она сидела за своим столом, с явным неудовольствием поглядывая на меня, и в ее худых пальцах мелькали спицы, вывязывавшие нечто из ниток грязно-коричневого цвета. Очевидно, готовое изделие обещало стать таким же уродливо бесформенным, как и тот балахон, что был надет на ней поверх мешковатой твидовой юбки с начесом.

Наконец раздался короткий звонок селектора. Секретарша мельком взглянула на меня и чуть повысила голос, чтобы за позвякиванием спиц можно было разобрать слова, объявив:

— Полковник вас сейчас примет.

— Благодарствую, — ответил я.

Она проигнорировала меня. Тогда я встал и прошел к двери, ведущей во внутренний кабинет.

Консул оказался розовощеким и совершенно лысым толстячком невысокого роста. Я подумал о том, что глаза у него должны были бы быть красными, как у альбиноса, и ошибся; глаза его были водянисто-голубого цвета и казались огромными за толстыми линзами очков. Он холодно посмотрел на меня.

— Чем могу служить?

— Я Петерсен, — представился я.

— Да, друг мой. Меня уже предупредили. — Его пухлые пальцы зашуршали разложенными на столе бумагами. — Так значит, это вы и есть тот самый дезертир. С трансгалактического лайнера "Молния".

— Я не дезертир, сэр. Я опоздал к старту.

— Вы опоздали к старту своего корабля. Именно. Значит, вы дезертир.

— С юридической точки зрения, — напомнил я ему, — дезертиром австронавт может быть объявлен лишь в том случае, если он покинул борт корабля, забрав с собой все принадлежащие ему личные вещи.

— А вы, прямо-таки настоящий адвокат по космическим вопросам, как я погляжу. Предупреждаю вас, друг мой, что я терпеть не могу всех этих юридических уверток. Они меня раздражают.

— Я не дезертир, — упрямо повторил я. — И считаю необходимым изначально четко обозначить свой правовой статус.

Он презрительно фыркнул в ответ.

— У вас нет никакого статуса, друг мой. Вы полнейшее ничтожество. И мне надлежит следить за тем, чтобы вы были сыты и обеспечить вам крышу над головой на то время, пока не подвернется возможность пристроить вас на какой-нибудь попутный корабль. — Он немного успокоился. — Да, кстати, о корабле. Через три недели сюда прибывает "Дельта Эридани", следующая к Земле через Карибию, планету Ван Даймена и Атланту… — Он выхватил из беспорядочного вороха бумаг несколько листков и самодовольно улыбнулся. — А вы что, и в самом деле желаете вернуться на Землю?

— Кажется, иного выбора у меня нет.

— Вообще-то, есть тут одна возможность. Например, на планетах Окраинных Миров ощущается острая нехватка квалифицированных астронавтов. Там готовы с радостью принять на работу даже офицеров с подмоченной репутацией. Через месяц сюда прибывает "Эпсилон Пуппис", следующий по маршруту Ультимо, Туле, Дальняя и Лорн…

— "Божественная Бухара, — процитировал я, — благословенный Самарканд и грады дальних земель на Востоке".

— Что? — поперхнувшись от неожиданности переспросил он. — Что это значит?

— Поэма "Хасан", — пояснил я. — Автор Флекер, Джеймс Элрой.

— Я вас не понимаю, — сердито буркнул он.

— Ничего страшного. Тем более, что на данный момент есть вопросы и поважнее. Где, например, я буду ночевать? И когда будут кормить?