Еремей Парнов - Пылающие скалы

— Единственно по причине твоих изумрудных глаз и моей старой любви. — Дмитрий Васильевич взглянул на этикетку. Сигареты были высшего качества: “Данхил”.

— Неправда. Меня ты никогда не любил.

— Зато любил твоих подруг из медицинского. Отличные девочки были! Где-то они теперь? Эх, молодость-молодость…

— Не печалься. Ещё не вечер.

— Полагаешь?

— Я тебе точно говорю. Можешь верить!

Они замолчали: он растроганно, она несколько напряжённо.

— У меня к тебе дело, Дима, — без ненужных околичностей подступила Светлана, когда схлынул его сентиментальный порыв. — Там у вас, — она показала на карту, — в керне обнаружился интересующий меня диатомовый слой. Хочу съездить.

— Зачем? Я скоро лечу туда. Привезу всё что захочешь.

— Нет, Димочка, мне самой нужно! — взмолилась она с капризной настойчивостью, не одобрив себя со стороны.

— А ты откуда знаешь про керн? — он насторожился.

— Смотри, — Светлана вынула фотоснимок. — Мне специально прислали.

— Кто?

— Кто-кто! Друзья! Важно не кто, а что, Дима! Это же точно такой вид, который мы подняли в Атлантике.

— Откуда он мог очутиться в Монголии? В верхнем мелу?

— Ты меня спрашиваешь? Самой бы хотелось знать.

— Ну, тогда поезжай, если факультет не возражает.

— Конечно, не возражает! — заторопилась она. — Меня быстро оформят — старая виза ещё действует. Ты меня подождёшь?

— Я-то тебе зачем, Света? Тебе и так всё дадут.

— Как бы не так! А вертолёт? И вообще транспорт? Неужели ты способен бросить меня одну среди пустыни? Да ещё зимой! Помоги, Дима!

— Ладно, беру. Только побыстрей оформляйся.

— Ты прелесть! — Светлана было вскочила, раскрывая объятия, но тут же опустилась назад в кресло, потому что в кабинет вошёл парторг института Гроханов.

— Игнатий Сергеевич умер, Дима! — крикнул он прямо с порога, совершенно слепой от слёз.

— Не может быть! — метнулся навстречу Северьянов.

— Только что позвонили. — Гроханов протянул к нему руки, и они потрясенно застыли, припав друг к другу.

— Слушай меня, Юра, — борясь с душившим его горем, вырвался Северьянов. — Слушай меня! Я никого не хочу винить, но кое-кому придётся уйти из института. Со мной они не сработаются! Я тебе точно говорю.

— Какое теперь это имеет значение? — Гроханов попытался вытереть слезы. — Он умер, Дима! Ты понимаешь?

— Смотри! — Северьянов бросился к карте. — Смотри! — исступленно застучал по ней кулаком. — Как маршал! Как солдат-победитель! Умер, как жил, с оружием в руках… Я не прощу, Юра!

Гроханов постоял в горестном отупении и, ничего не ответив, вышел.

— Тебе чего, Света? — Дмитрий Васильевич устремил на неё потухшие тоскующие глаза. — Ах, да, — он махнул рукой. — Я сделаю всё, что надо, иди, Светик, иди…

Достигнув пенсионного возраста, потомственный сталевар Александр Лаврентьевич Суховерх ещё семь лет простоял у мартена и, уж когда стало совсем невмоготу, перевёлся в диспетчерскую. Но на этом хлопотном месте он не прижился. Душа не лежала. Да и от суетного мельтешения всё его существо обволакивала такая изнурительная усталость, что горячий цех вспоминался как рай. Тогда к концу смены выматывалось лишь тело, словно его прокатали через валки, теперь же добавилась тошнотная заторможенность в мыслях, которую не удавалось прогнать ни душем, ни хорошей банькой с берёзовым веником и квасом.

Решив, что к нему окончательно и бесповоротно пришла старость, Суховерх принялся оформлять документы для пенсии. Обидно, конечно, потому что ощущал он себя вполне крепким, особыми недугами не страдал и в сравнении с обычными пенсионерами, забивавшими в городском садике “козла”, выглядел чуть ли не юношей.

На счастье, в отделе кадров отнеслись к его заявлению не формально. Заглянув в трудовую книжку, испещрённую благодарностями и премиями, где была примечательная запись о том, что владелец её поступил на завод в октябре сорок первого, инспектор пошёл прямо к директору.

— Пятый десяток на предприятии, Порфирий Кузьмич! — закончил он свой короткий доклад. — Разве так можно?

— А в чём, собственно, дело, если человек сам хочет? — Директор оторвался от экрана, на котором бежали строчки очередной сводки: “Чугун, сталь, прокат”. — Или конфликтная ситуация?

— Нет, я его спрашивал: никакого конфликта, просто не справляется с новыми обязанностями. “Тоска заела”, — говорит. Видимо, устаёт и физически и морально.

— Тогда какой разговор? Значит, надо проводить с надлежащей торжественностью на заслуженный отдых. Не вижу трагедии. Вполне нормальный процесс. Я и по себе чувствую, что сроки подходят. Ведь не случайно нам так рано пенсию назначают? Как полагаете?