Нина Пунтус - Город дождя

Его уверенность, слова и приказной тон разозлили меня. Творилось непонятно что, а я так и не поняла, какую роль мне отводили в этом, и почему именно мне. Вся эта ситуация мне не нравилась. Очень не нравилась. Я больше не могла терпеть, поэтому, чтобы узнать немного больше, решила пойти на риск и спровоцировать вампира.

– Я так нужна вам? Жаль, если так, потому что я скорее встану на сторону тех, кто будет сражаться против вас. Жизни других для вас ничего не стоят. Вы убийцы, несущие одно зло!

Мир рассмеялся, а все собравшиеся вампиры молниеносно обернулись ко мне – в их глазах я уже была обескровленным трупом.

15 глава

…я принимаю на себя в одно и то же время

роль истца и ответчика, подсудимого и судьи

и нахожу эту комедию, со стороны природы,

совершенно глупою, а переносить эту комедию,

с моей стороны, считаю даже унизительным...

Достоевский

Опасно было говорить такое, но, к счастью, меня не растерзали на месте. Мне показалось, что собравшимся вампирам было кое-что известно обо мне, и они будто ожидали чего-то. Неужели я и впрямь была какой-то значимой деталью в этой борьбе?

– Моя дорогая, – сказал Мир, закончив смеяться, – разве ты не видишь: нет ни чёрного, ни белого, ни даже серого. Эти люди, вызывающие у тебя сострадание, прилепили ярлыки к чему только можно, и наслаждаются своим обманом, подкармливая послушных и наказывая тех, кто осмелился перешагнуть через их рамки. Ты и сама это понимаешь. Должно быть, ты хорошо помнишь, что они сотворили с тем несчастным учёным, который осмелился заявить им, что Земля вращается вокруг Солнца, что, возможно, во Вселенной существует множество обитаемых миров – они обвинили его в ереси и сожгли заживо. Я был на этой казне и слышал его последние слова. Вот что он бросил в глаза этим прогнившим судьям инквизиции: “Вы произносите приговор с большим страхом, чем я его выслушиваю”. Эти трусливые жалкие создания трясутся за свой искусственный домик, и готовы растерзать любого, кто скажет им, что он из бумаги. Они не видят, что сами сотворены из бумаги, сырой древесины, которой не суждено разгореться. Какое тебе дело до них? Они не настоящие, Иллюзия. Всего лишь пешки в нашей игре. Всё, что им нужно – это забиться в тёмную беспросветную пещеру с толстыми стенами и спокойно дожить отмеренные им ничтожные годы в этом узилище. Но ты не такая, я чувствую это. Тебе не нужны их фальшивые радости. Я знаю, ты ещё слишком молода, и тебе страшно сделать этот выбор, ты боишься пролить хотя бы капельку невинной крови, но послушай меня – разве эти недалёкие дрожащие овцы заслуживают жалости?

Я бросила на него непонимающий взгляд.

– Хочешь сказать, вы настоящие? – громко спросила я, обведя глазами окружающих меня вампиров. – Разве вам можно верить? Чего вы добьётесь, разрушив границы? Будете уничтожать всё, пока больше нечего будет разрушать, кроме вашего собственного района?

Мир смотрел на меня с удивлением. Затянувшиеся молчание осторожно шептало мне о том, что пора было уже подумать о бегстве, но отсюда был лишь один выход, который вряд ли являлся верным: я не разбилась тогда, сорвавшись в непонятную бездонную пропасть, но это вовсе не значило, что мне также повезёт в следующий раз.

– Не ожидал это услышать, – произнёс, наконец, Мир. – Значит, ты выбрала их?

В этот момент он выглядел таким серьёзным и угрожающим, словно воплощал в себе всё величие тьмы. Чтобы прогнать страх, я заставила себя улыбнуться в душе и пустить в голову иронические мысли: “Интересно, чтобы за вид у него был, скажи я сейчас, что в моём мире вампиры давно не отталкивающие злодеи-убийцы, вселяющие страх и трепет, а всего-навсего предмет поклонения возбуждённо визжащей толпы девчонок у кинотеатра?” Это немного помогло. Однако мне было трудно отыскать ответ на вопрос Мира. Я никого не выбирала, а просто отвергла бессмысленные идеи и намерения вампиров. Я понимала, что поступаю опрометчиво, но меньше всего мне хотелось слышать свою собственную ложь. В любом случае, я не видела сильной разницы между тем, чтобы спрыгнуть с крыши или быть убитой вампирами, хотя, если хорошо подумать, моя гордость могла смириться только с первым вариантом. В этом заключалась вся моя сущность.

Как-то на выставке художников-сюрреалистов, проходившей в одном из московских музеев, Лекса познакомила меня со своим другом, “большим любителем искусства и женщин” – как она представила мне этого мужчину. Его звали Адам, что мне очень понравилось, поскольку до этого я ещё не знала никого лично, кто бы носил подобное имя. На вид ему было около сорока лет, он был невысокого роста и крепкого телосложения, но больше всего в его внешности мне запомнились длинные чёрные усы, которые смешно дёргались всякий раз, когда он что-то излишне эмоционально рассказывал, и маленькая острая бородка, которая вытягивала его и без того продолговатое лицо. Адам довольно странно приветствовал Лексу.