Нина Пунтус - Город дождя

– Иллюзия, пожалуйста, пойдём со мной, – сказал Гром, никак не реагируя на мою грубость.

Мне стало неловко: в конце концов, он искренне заботится обо мне, многое сделал для меня, чтобы так разговаривать с ним. Наверно, иметь такого родителя – великое счастье. Гром был полной противоположностью моему отцу. Возможно, именно поэтому я так холодно и колюче воспринимаю его внимание.

– Хорошо, – согласилась я, решив, что, в сущности, мне тут больше нечего делать.

Гром обрадовался и проводил меня в машину. Потом он ушёл, сказав, что скоро вернётся, чтобы отвезти меня в общежитие. Я забралась на заднее сиденье и захлопнула дверцу. Тут пахло бензином, лосьоном для бритья, табаком, кофе и одиночеством. На задней полке автомобиля я обнаружила дорожную аптечку, несколько журналов о рыбалке и технике, книгу по ремонту и обустройству дома; там же я нашла пыльную истрёпанную игрушку – маленького жёлтого зайца без одного глаза. Гром говорил, что потерял всю свою семью в страшной аварии. Неужели у него когда-то был маленький ребёнок? Куклы, мячики, различные формочки, которые я находила во многих домах, на детских площадках, просто на улицах, говорили о том, что здесь всё-таки жили дети. Возможно, они исчезли отсюда после убийства подопытного мальчика. Возможно, они живы и Город где-то прячет их. Я встречала здесь людей, которые тосковали по ним, даже не осознавая этого. Одним сумрачным туманным вечером я увидела, как по пустынной мостовой неторопливо шла женщина средних лет, впереди она катила детскую голубую коляску. Конечно, это сразу привлекло моё внимание, и я стала следить за ней – тогда я только начинала знакомиться со своей промозглой темницей, и действовала намного осмотрительней, чем теперь: боялась приближаться к незнакомцам, разговаривать с ними, каждый раз ожидая, что они вот-вот набросятся на меня, как бешеные псы. Сначала женщина просто шла по тротуару, не поднимая головы, потом присела на скамейку и, тихонько покачивая коляску, стала напевать странную монотонную песню на неизвестном мне языке. Начался ливень, но она продолжала петь, не пытаясь укрыться. Я ещё не знала, в какой район забрела, и что он собой представлял, но догадывалась, что передо мной одна из сумасшедших, которых в этом городе было не мало. Тем не менее, мне хотелось узнать, кто лежит у неё в коляске, поэтому, стараясь сильно не стучать каблуками, я осторожно подошла к ней и остановилась позади скамейки. Четыре зелёных глаза уставились на меня из-под грязного одеяла, но это были не человеческие глаза. Я приблизилась на несколько шагов, чтобы внимательней рассмотреть непонятное существо, но оно вдруг выпрыгнуло прямо на меня из коляски и, оцарапав мне руку, скрылось за углом подворотни. Всё произошло быстро и неожиданно, поэтому я не могу уверенно сказать, кто это был: возможно, очень крупная мутировавшая кошка, но в любом случае у этого существа было две головы. Несколько секунд я стояла в замешательстве, глядя на свою глубокую рану и думая о том, с каким чудовищем я только что столкнулась, вспоминая о страшных рассказах местных горожан, а также о тех фотографиях, которые когда-то давно показывал мне Саша. Это были снимки людей-мутантов – несчастных жертв, ошибок или неудачных экспериментов жестокой и своевольной природы. Уродливые лишние конечности росли у них из груди, живота, других частей тела, у некоторых даже были лишние плохо сформированные головы. Саша сказал, что эти отклонения в медицине называют паразитными близнецами. Но больше всего тогда меня потрясли изображения двуликих детей – у них была одна голова, но два лица. Мне было страшно смотреть на эти фотографии, поскольку в глубине души я надеялась на какое-то предопределение свыше, а увиденное заставляло меня сомневаться в этом, видеть человека не как высшее божественное творение, а как набор органов, атомов, которые совершенно стихийно объединились в одно целое. Даже душа, в которую мне всегда хотелось верить, в тот момент представлялась мне чем-то эфемерным.

Кто-то постучался в окно машины деревянной тростью. Это был незнакомый мужчина в чёрной широкополой шляпе и кожаной маске с длинным заострённым носом, похожим на клюв. Доктор Чумы – вот как называлась эта маска. В ней лекари прошлого навещали больных, когда в Венеции свирепствовала чума, подкладывая в “птичий” нос маски различные травы и вещества, которые, как считалось, снижали риск заражения. В детстве я заворожено смотрела фильмы о средневековье, где изображалась эта могущественная, как неумирающее зло, болезнь, скосившая бесчисленное количество жизней своей чёрной косой, изменившая отношение к смерти, перевернувшая сознание целых поколений. Сложно пережить такое и остаться прежним: масштабное потрясение, исполинская катастрофа меняет всё, сдёргивает красивую завесу с хорошо знакомого и спокойного мира, срывает маски с человеческих лиц, которые далеко не всегда оказываются прекрасными; потом, когда всё заканчивается и тьма на время отступает, трудно забыть об увиденном, трудно забыть о тёмной стороне человеческой природы и делать вид, что в нас самих этого нет.