Андрей Жвалевский - Те, которые

Мама звала меня, хотя ее сна я нигде не могла обнаружить. И тогда я шагнула туда, где кончался наш мир, но не в чей-то сон, а между пузырями. Как будто единый вздох пронесся за моей спиной. «Как просто! – шептали миллиарды несуществующих губ. – Как просто! Почему мы сразу не догадались?!»

Они бросились за пределы мира все разом – и все разом ударились о невидимую преграду. Звали только меня. «Машенька! – шептала мама. – Иди ко мне, маленькая моя!»

«Мамочка! А как же остальные?»

Я остановилась и бросила взгляд за спину. Мир, в котором я провела столько времени, исчез, но я слышала хор проклятий, несущийся в мою сторону.

«Я могу забрать только тебя… Побыстрее, пожалуйста, доченька!»

Мама говорила еле-еле. Я испугалась и бросилась по угасающему путеводному лучу. Теперь я его видела – ярко-красный, тоненький, он вдруг начал пульсировать. Я испугалась, что луч вдруг исчезнет, и потянулась к нему изо всех сил. И из меня тоже вдруг вытянулся тонкий красный стебелек! Он потянулся к маминому, слился с ним, и теперь я могла лететь по этой тонкой нити без страха потерять путь.

Я летела к маме быстро, но очень медленно. Ничего не было вокруг: ни других людей, ни снов, ни темноты, ни света, ни звуков, ни тишины. Мама была все ближе, она повторяла из последних сил: «Машенька… Машенька…». Казалось, стоит протянуть руку – и я дотронусь до маминой руки. «Ну почему, почему у меня нет рук?!» – закричала я про себя… и вдруг поняла, что рука есть.

И вторая рука.

И голова.

И ноги.

И все тело.

Все это было прозрачное, светящееся, не совсем настоящее – но все-таки живое и реальное.

Я вытянула руку перед собой, и мои пальцы схватили мамино запястье. Оно оказалось очень тоненьким и слабым. Я выбросила вперед и вторую руку, нашла мамины пальцы и рывком подтянулась к ним.

– Наконец-то, – сказала мама. – Пойдем со мной, Машенька.

Я не стала спрашивать, куда мы идем. Какая разница? Мы пошли… полетели… упали во что-то огромное и разноцветное. А еще там было целое море звуков, и фонтан вкусов, и лавина прикосновений. И запахи! Какие запахи меня окружили – или я их окружила, впитала за одну секунду? Какой же у меня тогда огромный должен быть нос! Я даже отпустила одну руку и потрогала нос. Нормальная вздернутая пуговка.

Мама рассмеялась:

– Все нормально, доченька. Это Вселенная, Большой мир. Он теперь весь внутри нас.

Я захохотала. И заплакала. И пустилась в пляс. И свернулась калачиком в теплой радуге. Весь мир внутри нас с мамой! Мы можем делать все, что хотим! Мы можем делать тысячу дел одновременно!

И главное – мы теперь вместе! Всегда будем вместе!

Я обняла мамочку, не переставая хохотать, плакать, танцевать, петь, раскрашивать океан закатом, сидеть на баобабе, гладить кошку, кричать в колодец «Эге-гей!» – и делать еще тысячу дел.

И мама обняла меня. Она больше ничем не занималась, только обнимала меня, всю нашу Вселенную, чтобы нам с Большим миром было тепло и уютно.

Я тоже бросила все остальное. Мы обнимались долго-долго-долго-долго-долго. И все-таки в нашем мире чего-то не хватало.

– Мамочка, – сказала я, – а мой папа…

– Он найдет нас, Машенька… Постой… Он уже нашел нас!

Большой мир стал окончательно уютным и завершенным. Папа, сильный и надежный, был вокруг нас, защищал и охранял.

– Все, – сказал он нарочно строго, чтобы все поняли, какой он надежный и сильный, – теперь вы от меня никуда не денетесь.

– Прости, Машенька, – добавила мама, – мы не хотели, чтобы ты страдала.

Мы были втроем, но как будто одно существо. Мир плескался внутри нас, как вода в аквариуме.

Я оглянулась туда, откуда пришла, на место, которого не было, которое заселяли несуществующие люди.

– Не волнуйся за них, – сказал папа. – Теперь они знают, что оттуда можно вырваться. Нужно просто любить кого-то. И чтобы тебя кто-то любил. Они догадаются, вот увидишь.

Я вопросительно посмотрела на маму. Та улыбнулась и кивнула:

– Они догадаются. Не могут не догадаться, это же так просто.

Я верила им. И все равно не могла оставаться здесь, когда там столько хороших, ни в чем не виноватых людей бьются о невидимые стены своей тюрьмы. И никто им не поможет, кроме меня.

– Я должна, – сказала я. – Я не могу… Я быстренько!

Мама и папа держали меня за руки совсем не крепко, но не было сил вырваться.

– Хорошо, дочка, – сказала мама, – мы отпустим тебя в твое второе пришествие.

– Только побудь с нами, хорошо? – попросил папа. – Побудь совсем немного. Мы так по тебе соскучились.