Андрей Жвалевский - Те, которые

Я подождала. Мне было интересно, куда приведет дорожка над обрывом, но она все не кончалась. Я заглянула в обрыв, но там не было ничего. Вообще ничего.

Я осторожно попятилась и вынырнула.

«Ну как? – жадно спросила Натали. – Что ты видела?»

Я рассказала.

«А откуда ты узнала, что это была дорожка? – хитро спросила Натали. – И что она шла именно над обрывом?»

Я задумалась. Действительно, Натали много чему меня научила, но про дорожки и обрывы не было ни слова. Значит, это бабушка мне показала?

«Вот именно, – согласилась Натали, – это она. Теперь понимаешь, как мы узнаем о большом мире?»

Теперь я понимала. То есть я и раньше почти понимала, когда рассказывали старшие. Но теперь поняла окончательно.

Мир снов похож на наш. Он тоже не совсем жизнь и не совсем смерть. Расстояния не существуют. Время течет как попало. Нет тела. Нет никаких правил.

В мире снов человек большого мира не может увидеть небо, или солнце, или дерево, или стол. Но он может вспомнить, как выглядит небо, солнце, дерево, стол и все, что он когда-то видел. Иногда во сне память выкидывает коленца, и спящий «видит» причудливую смесь воспоминаний.

У нас своей памяти очень мало. Мы можем передавать друг другу слова, но не свою память. Иногда удается «показать» своим какую-нибудь картинку, но для этого нужно много старших, каждый из которых «рисует» свою деталь картинки… В общем, сложно это.

Зато в чужих снах мы воруем память людей большого мира. Мы чувствуем все то, что и они. Мне очень понравилось чувствовать запах. Я специально стала рыскать по пузырям, чтобы что-нибудь понюхать. Это оказалось не так просто. Красивых снов вообще очень мало. Почти никто не видит цветных снов, у многих во сне – ватная тишина, а уж запахи… их чувствует один на тысячу. Наверное, поэтому я и увлеклась охотой за ароматами.

Мне нравятся любые запахи, даже резкие и грубые. Натали, с которой мы теперь болтаем на равных, посмеивается надо мной, но вообще-то одобряет.

«Правильно, – говорит она, – ищи редкие сны. А то быстро все это надоест».

Сама она когда-то развлекалась тем, что выискивала сны с музыкой. Это тоже нечасто встречается, так что она продержалась довольно долго. Когда надоело, пошла в воспитатели. Теперь она тоже иногда ныряет в чужой сон, чтобы послушать модные мелодии, но не часто – жалуется, что теперь не музыка, а какой-то перестук.

Я научилась различать запахи, даже если они другим кажутся одинаковыми. Например, однажды я затащила Натали в сон одного дегустатора духов.

Натали шла за мной, пока я ей показывала всякие ароматы. Она честно принюхивалась, но так и не поняла, чем отличаются запахи свежей гвоздики от гвоздики, которая немного присохла. Или коричной палочки от молотой корицы.

Я чувствовала себя очень довольной. Приятно знать, что ты особенная!

Натали это немного раззадорило, и она пригласила меня послушать музыку. Долго перебирала сны, пока не нашла подходящий. Сон принадлежал дирижеру. Вернее, не сон, а кошмар. Дирижер видел себя скрипачом, а на его месте размахивал руками какой-то неприятный тип, почему-то весь голый. Тип дирижировал бестолково, и дирижер все никак не мог вступить. А когда вступал, тут же бросал играть и принимался подкручивать струны на своей скрипке.

«Понимаешь, – спросила Натали, – почему он не может играть?»

«Наверное, что-то со скрипкой. Но я не успеваю понять, он слишком быстро бросает».

«Маэстро, – обратилась Натали к дирижеру, – будьте любезны, сыграйте хотя бы пяток тактов!»

Дирижер совсем не удивился, он в очередной раз попытался вступить и сыграл короткую музыкальную фразу. Это доставило ему прямо-таки физическую боль – рот скривила гримаса отвращения, а по вискам потекли струйки пота. Дирижер выдернул скрипку из-под головы, как будто собирался ее зашвырнуть подальше – но не зашвырнул, а принялся остервенело настраивать. Голый человек захохотал и издевательски захлопал в ладоши.

«Теперь поняла?» – спросила Натали.

«Нет».

«У него скрипка фальшивит, – торжествующе объявила она. – Верно, маэстро?»

«Четверть тона! – с ненавистью произнес дирижер. – На четверть тона ниже!»

Голый захохотал еще больше.

После этого случая я поняла, что с людьми большого мира можно разговаривать в их снах.

Я гонялась за запахами, но, если честно, больше всего мне хотелось наткнуться на маму.

Много раз я представляла, как вхожу в ее сон. Там должно быть темно и тепло. Я собиралась превратить этот сон в мучительный кошмар. Я хотела доставить мамочке как можно больше боли. Она должна была понять, какую большую ошибку совершила, не дав мне родиться. Пусть бы я сразу умерла – но у меня было право на рождение, а потом и на смерть!