Гоар Маркосян-Каспер - Забудь о прошлом

— Нет, ты совершенно спятил! Дан, не обращай на него внимания, он просто одурел от вина, посмотри-ка, сколько он выдул. — Маран кивнул на стол. Из нескольких десятков стоявших на большом серебряном подносе бокалов три четверти были пусты.

— Ты тоже пил, — обиделся Поэт.

— Я выпил три бокала, четвертый у меня в руке. Да и Дан не больше. А ты налил себя вином до ушей и несешь черт знает что.

— Извини, Дан, — сказал Поэт. — Я не о тебе. Хоть ты и с Земли…

— Поэт! Оставь эту тему, пожалуйста! Прочти лучше продолжение.

— Какое продолжение?

— Стихов. Ты же недавно начал читать стихи.

— Так его нет еще, этого продолжения. Хотя… Погоди! — Поэт сделал короткую паузу, потом закрыл глаза и прочел:

Он умолк, и наступила долгая тревожная тишина.

— Ты что?!. — пробормотал затем потрясенный Дан. — Ты что несешь? Ты соображаешь, что несешь?

— За холм тебе, конечно, спасибо, — сказал Маран тихо и даже растерянно. — Но что ты меня хоронишь?

Со звоном разлетелся на куски бокал, который выпал из пальцев Поэта. Побелев, он открыл глаза, шагнул к Марану и судорожно схватил его за руки, словно проверяя, жив ли он.

— Что с тобой? — спросил уже спокойно Маран.

Поэт молчал, как будто пытаясь понять, что произошло.

— Предчувствие? — поинтересовался Маран осторожно.

Дан содрогнулся. Он слишком хорошо помнил Перицену. У меня дурное предчувствие, сказал тогда Поэт, и началась полугодовая катавасия.

Поэт продолжал молчать.

— Да ты хоть расшифруй! Может, я не вернусь с Эдуры?

Поэт покачал головой.

— Эдура далеко. Это близко, — сказал он, оглядываясь по сторонам. — Они здесь, совсем рядом.

— Кто — они? — спросил Дан нетерпеливо.

— После Палевой со мной что-то происходит, — объяснил Поэт, все так же нервно озираясь. Он уже не выглядел пьяным, словно вдруг протрезвел. — Видимо, у них есть какие-то средства обострять эмпатические способности. Мне уже там стало казаться, что я более остро воспринимаю.

Дану вдруг вспомнилось навязчивое ощущение темноты всякий раз, как он думал о Маране.

— Да-да, — вмешался он, — даже я стал что-то чувствовать, правда! Наверно, какое-то поле…

— Ну и что ты поймал? — спросил Маран у Поэта.

— Очень острое желание видеть тебя мертвым. Кровь на белой рубашке… вот здесь, — он притронулся к рубашке Марана, — закрытые глаза и бледное лицо… Они буквально передали мне… нет, вру, это воплотилось в моем подлом воображении… Острое желание и… Надежда, там еще была некая мстительная надежда, мстительная или злорадная… Они надеятся, значит, что-то затеяли…

— Но кто? — спросил Дан беспомощно. — Опять Лайва?

Маран пожал плечами.

— Он или кто-то другой. Я ведь видел Песту. Они могут думать, что я вернусь в Бакнию с землянами. Я снова стал опасен для них. То есть они могут так считать. Но тут, во дворце Илери, сегодня… Нет.

— Но ты же выйдешь из дворца? Ты ведь ходишь по городу! Ночуешь в гостинице. — Поэт смотрел умоляюще. — Улетай. Улетай, как можно скорее. Маран, прошу тебя!

— Ну уж нет, — сказал Маран жестко. — Я еще никогда не спасался бегством. Не стану и теперь. Улетит Наи. А я останусь. И посмотрю, кто это решил на меня поохотиться. — Его глаза недобро блеснули. — И поеду в Бакнию. Я собирался отказаться, но теперь поеду. Дан! Ты со мной?

— Разумеется, — ответил Дан обиженно.

— Тогда надо отправить их обеих. И Нику тоже. Завтра утром, по-моему, будет орбитолет. Отошлем их на станцию, пусть сидят там или отправляются домой, пока мы тут разберемся. Идем вниз!

Дан вылез из постели и подошел к окну. Добрых десять минут он любовался фиолетово-сиреневыми переливами гор под слепящими лучами утренней Беты… он так и продолжал называть про себя торенское солнце Бетой… Потом прошел к двери и заглянул в соседнюю комнату — Поэт настоял, чтобы внутренние двери в отведенных им апартаментах ночью оставались открытыми, он был непривычно неразговорчив и необычайно настойчив, видимо, несчастная импровизация не выходила у него из головы, хотя, когда Дан на следующее утро попросил его еще раз прочесть ночные стихи, он резко отказался — «будь они прокляты, я их забыл!» Сам Дан был склонен считать все это пьяной фантазией, склонен был бы, если б не знал по опыту о странных способностях Поэта. Правда, он думал, что желание видеть кого-то мертвым и даже надежда, что это случится, не обязательно подразумевают организацию убийства, но Поэт и сам должен был это понимать, его мрачность заставляла подозревать, что тут крылось что-то еще, наверно, все-таки предчувствие, о чем он умалчивал из суеверного страха накликать беду. Было еще одно тревожное обстоятельство: Маран воспринял это всерьез. Остаток бала он провел внизу, настороженно следя за каждым, кто приближался к Наи и Нике, и лицо у него было озабоченное. Однако, когда утром орбитолет стартовал, увозя обеих женщин, как ни странно, беспрекословно подчинившихся даже не просьбе, а приказу Марана… Дан был совершенно ошеломлен, он ожидал, что уговорить Нику ему будет нелегко, но Маран не дал ему и рта раскрыть… когда женщины оказались вне досягаемости, Маран моментально обрел свое обычное спокойствие, и Дан тоже облегченно вздохнул. Правда, через некоторое время он понял, что спокойствие это не имело ничего общего с расслабленностью, Маран был напряжен и внимателен, и Дан подумал, что тому определенно не хочется умирать. Впрочем, что у Марана в действительности на уме, он узнал значительно позже…