Гоар Маркосян-Каспер: Ищи горы

Дана разбудил незнакомый звук. Он попытался было зацепиться за ускользающий приятный сон, но не смог, даже не сумел удержать его в памяти. Осталось только необъемлемое пространство зеленого бушующего моря, грохот разбивающихся о гранитный обрыв волн и упоительный запах морской воды, превращенной штормом в мельчайшую пыль, пронизавшую воздух… Боже, как он соскучился по Земле!.. Дан открыл глаза и сел. Справа от него спал Поэт, почти с головой завернувшись в шкуру трухта — само животное Дан в глаза не видел, но шкура была широченной, с коротким густым голубовато-серым мехом. Слева, вытянувшись во весь рост, лежал на спине Маран и смотрел в небо, глаза его, во всяком случае, были открыты. Дан и сам невольно перевел взгляд вверх… да, здешнее небо заслуживало того, чтоб на него смотрели. Земная цивилизация осветила ночь, очистила ее от неуловимых страхов и призрачных опасностей, которые таит или прикидывается, что таит, в себе темнота, но она лишила землян звездного неба… ну может, не совсем лишила, но никогда и нигде на Земле Дану не доводилось видеть таких ярких и крупных звезд.

Звук повторился. Теперь Дан узнал его, эти замысловатые переливы могли иметь лишь одно происхождение, трубили в спиралевидный рог сахана, небольшой местной антилопы с неподобающе длинными и тяжелыми рогами.

— Атакуют с юга, — сказал Маран, не повернув головы. — Вентах в пяти.

Пять вент это меньше трех километров, привычно перевел для себя Дан. Надо разбудить Поэта и собираться.

Однако Маран даже не пошевелился.

— Эти дикари совершенно не умеют воевать, — заметил он негромко. — Подобравшись почти вплотную к спящему лагерю противника, они предупреждают его вместо того, чтобы напасть врасплох.

— Это сигнал к атаке, — возразил Дан.

— Можно было выбрать другой, менее шумный.

— А если это просто благородный обычай? Если у них не принято нападать врасплох?

— Благородные обычаи у людоедов?

Дан поежился. Людоеды… А если они выиграют сражение? Он представил себе праздничное торжество: цепочка костров, разведенных вдоль бывшего берега высохшей напрочь соседней речушки, длинные ряды сидящих на песке дикарей, хрустящих белыми человеческими костями…

— А вдруг они выиграют битву? — предположил он вслух.

— Не выиграют.

— Но лагерь спит. Они не успеют…

— Успеют. Вот, слышишь?

Невдалеке от них рассыпался резкой, четкой дробью барабанный бой. Первому барабану ответил второй, потом третий… Дан пригладил волосы и встал. Маран не двинулся.

— Скоро начнет светать, — сказал он, по-прежнему глядя в небо. — Ты хоть немного поспал?

— А ты нет?

Звук рога прозвучал неожиданно близко.

— Прорвались?

— Похоже на то. — Маран сел. — Надо разбудить этого лодыря. Ну-ка, Дан, толкни его.

— Но, но… — Поэт откинул шкуру. — Бросьте эти первобытные замашки. Совсем одичали. Варвары.

— Пообщаешься с людоедами, потом мы на тебя поглядим. Как еще ты одичаешь, — пообещал Дан.

Поэт вздрогнул.

— А как ваши людоеды питаются? — спросил он с опаской. — Живьем едят или сначала убивают?

— Убивают.

— Тогда ничего, — повеселел Поэт. — А то ведь у них привычки разные, у людоедов этих. Я где-то читал про племена, которые едят пленников живьем… или варят их живыми, так, говорят, вкуснее. Брр…

— Прервись на секунду, — попросил Маран.

— Что?

— Помолчи. Твои гастрономические изыскания мешают мне слушать.

Поэт замолчал. В наступившей тишине прокатился отдаленный звук рога, потом барабанный бой, чуть ближе…

— Отбились. — Маран снова лег на спину. — Можешь продолжать.

— Спасибо, ты очень любезен. Этим и ограничивается ваше участие в боевых действиях?

— Примерно.

— Мы не воины, мы охотники, — терпеливо пояснил Дан. — Я же тебе вчера говорил.

— Говорил, ну и что? Разве это значит, что во время битвы вы должны дрыхнуть, укутавшись в теплые шкурки? Меня такое положение дел не устраивает. Я хочу схватиться с людоедами.

— Что ты пристал к этим злополучным людоедам? — осведомился Маран. — Что они тебе сделали? Несчастные, невежественные дикари, к тому же вечно голодные. Куда им деваться, в этой дурацкой пустыне нечем набить желудок, разве что окороком врага… или даже друга. Неизвестно, что бы на их месте делал ты. Запустить тебя сюда на месяц-другой без запаса продовольствия, ты и меня съешь, и глазом не моргнешь.