— Он был пьян? — спросил Поэт.
— Изрядно. «…Оставил меня расхлебывать заваренную тобой кашу… Но я на тебя не в обиде, — сказал он. — Если хочешь знать, я горжусь тобой. Ты ведь был мальчишкой, когда пришел в Лигу, мы выпестовали из тебя»…
— Маран, прекрати! — Поэт уже хохотал, Дан тоже не выдержал, настолько забавно Маран изобразил отеческие интонации Лайвы.
— Скоро он прикажет повесить на твой дом памятную доску и переименовать нашу улицу в твою честь, — сказал Поэт, успокоившись.
Маран уже не смеялся.
— У меня даже не осталось чувства, что он меня ненавидит, — заметил он. — Видно, за эти годы его ненависть поостыла…
— Ничего, дашь повод, и она вспыхнет снова.
— Ну, разогретая каша уже не обжигает. Правда, потом появился Песта. Он ведь опять в Правлении. Остановился поотдаль, набычился и стал ждать, пока мы наговоримся. Вот этот задушил бы меня собственными руками. Он же дважды терял из-за меня должность. А Лайва… — Он помолчал, потом сказал философски: — В чем-то он прав.
— Насчет смокинга?
— Не только. В итоге я действительно устроился лучше всех. Я свободен и даже счастлив. Иногда.
— Иногда?
— Когда мне удается не думать о прошлом.
Дан подошел к балюстраде, ограждавшей антресоль, где они уединились от шумной толпы внизу, и посмотрел вниз.
— Забудь о прошлом, — сказал он. — На Торене начинается новая жизнь.
Зал внизу бурлил. Все его огромное пространство было заполнено людьми, отражавшимися в сияющем покрытии пола, что еще более множило их число. На небольшом возвышении у сверкавшей позолоченной лепниной стены, в обитом алым бархатом кресле восседала Ее Величество Илери Одиннадцатая, королева Латании, женщина лет сорока, довольно красивая и весьма неглупая — будучи не в состоянии сделать мужем и королем своего давнего любовника, младшего сына некого захудалого барона, она предприняла шаг, не только поразивший воображение всех царственных особ планеты, ее собственных подданных и просто жителей самых разных государств Торены, но и потрясший сами основы мироустройства. Она утвердила конституцию, уравнявшую в правах все сословия, передала правительству часть власти, вдвое большую, чем в других странах, и назначила своего возлюбленного канцлером. Поистине любовь правит миром, подумал Дан, переводя взгляд с Илери на стоявшего рядом высокого мужчину с проницательными глазами и всегда иронической полуулыбкой. Наверно, королеве нелегко далось ее решение, но сегодня Илери в полном блеске праздновала свою победу. В зале собрались депутации тридцати двух больших и малых государств Торены, делегация Земли, представители сословий самой Латании, множество придворных, все были разодеты, мужчины при орденах, дамы в драгоценностях, прически украшены живыми цветами, играл оркестр, скользившие между гостями юноши и девушки без устали разносили бокалы с легким, но сильно пьянящим напитком, похожим на игристое вино, а в середине зала все время сменялись пары танцующих. Иногда танцы охватывали весь зал, чаще их зона сужалась до небольшого пятачка, в зависимости от танца. И это происходило не только во дворце. Дан знал, что весь город кружится в карнавале, объявленном по поводу подписания договора. На Торене начинается новая жизнь, повторил он про себя и шепнул присоединившемуся к нему Марану:
— Ты только посмотри на наших дам. Они в этом зале как центр гравитации.
Ника и Наи, одна в зеленом платье, другая в темно-красном, были действительно окружены целым сонмом мужчин, самые блестящие придворные и члены всех делегаций толпились вокруг них. Леск! — объявил церемониймейстер, и весь зал закружился в самом популярном танце Латании, напоминавшем вальс, и Ника с Наи тоже понеслись в танце, подхваченные наиболее удачливыми из кавалеров.
— Женщина есть женщина, — заметил Маран меланхолично, — как бы умна и образованна она не была, эта мишура не может оставить ее равнодушной.
— Ну и пусть! — сказал Дан. — Пусть они упиваются своей мишурой. А мы посмотрим на них сверху.
— Сверху? — усмехнулся Маран. Он обернулся, взял со стола два бокала и спросил у продолжавшего сидеть в кресле Поэта: — А ты что там бормочешь? Иди сюда. С бокалом. Выпьем за прошлое.
— Я же сказал: забудь о прошлом, — буркнул уже захмелевший Дан, принимая бокал.
Поэт раздвинул их и облокотился о балюстраду между ними.
Забудь о прошлом, милый друг,
забудь о прошлом.
Пусть снег, смелея на ветру,
колючим крошевом
коснется век, коснется рук…
Давно дотошный
сплел сеть забвения паук.
Забудь о прошлом, —
Читать дальше
Конец ознакомительного отрывка
Купить книгу