Роберт Силверберг: Озимандия

Герхардт и я двинулись на север, где мы рассчитывали обнаружить руины другого города. День выдался сумрачный, ветреный; перед нами расстилалась нескончаемая песчаная пустыня, усеянная маленькими дюнами, и ветер пригоршнями подхватывал песок и швырял в пластиковый купол машины. А под нами стальные ленты гусениц мерно скрежетали по песку, нарушая его тысячелетний покой.

Некоторое время мы ехали молча. Потом Герхардт сказал:

– Надеюсь, корабль не испарится до нашего возвращения.

Я бросил на него хмурый взгляд со своего места за рулем. Щуплый, помятый парень, растрепанные каштановые волосы налезают на чересчур близко друг к другу посаженные глаза – этот Герхардт был для меня загадкой. Он получил степень в Канзасском университете, успел поработать его штатным сотрудником в поле и был на хорошем счету, так по крайней мере значилось в характеристике.

– Что это ты городишь? – спросил я.

– Не доверяю Мэттерну. Он нас на дух не выносит.

– Неправда. Мэттерн вовсе не злодей, просто он хочет сделать свое дело и вернуться домой. А что ты про корабль сказал, куда он испарится?

– Без нас смоются. Нас вон в пустыню погнал, а своих придержал. Помяни мое слово, будем здесь куковать!

– Чушь несусветная, – фыркнул я. – Мэттерн на такое не способен.

– Он считает, что мы на шее у экспедиции, – не унимался Герхардт. – Чем же не случай отделаться от нас?

Машина карабкалась на взгорье. Хоть бы клекот стервятника услыхать, думал я, да куда там. Жизнь покинула этот мир – тому уж века и века. Я сказал:

– Мэттерн нас не обожает, это верно. Но разве он оставит три новехонькие полугусеничные машины? Он?

Довод был веский. Поразмыслив, Герхардт ухмыльнулся в знак согласия.

Пусть даже Мэттерну наплевать на пятерых археологов, которых дали ему в довесок, но технику он ни за что не бросит.

Прошла в молчании еще часть пути. Уже двадцать миль проехали мы по этой вконец омертвевшей пустыне. На мой взгляд, от корабля можно было и не удаляться. Там хоть фундаменты зданий на поверхности.

Однако миль через десять мы выехали к городу. На вид он имел линейную планировку: не больше полумили в ширину, а в длину до горизонта – миль шестьсот – семьсот; будет время, решили мы, уточним размеры с воздуха.

Город, конечно, – громко сказано. Все основательно засыпано песком, но там и сям выступали наружу участки фундамента, изъеденные временем бетонные столбы и металлическая арматура. Мы вылезли из машины и распаковали механическую лопату.

Липкие от пота в своих тонких космических костюмах, за час мы перенесли несколько кубов грунта за десяток ярдов от места раскопок. Мы вырыли здоровенную ямищу.

И ничего не нашли.

Ничего. Хоть бы череп, зуб пожелтевший. Хоть бы ложку, нож, детскую погремушку.

Ничего.

Сохранились фундаменты некоторых построек, правда, обглоданные за миллионы лет песками, ветрами, дождями. А больше от этой цивилизации не осталось ничего. Выходит, не зря Мэттерн издевался, с сожалением признал я, никакого толку от этой планеты ни им ни нам. Палеонтолог с живым воображением может по осколку бедренной кости восстановить внешний вид динозавра, всего лишь по окаменелой седалищной кости сносно изобразить доисторического ящера. А можем ли мы воссоздать культуру, установления, уровень техники, философию по голым истлевающим остаткам строительного фундамента?

Навряд ли.

Мы отъехали за полмили и снова принялись копать в надежде найти хоть одно вещественное напоминание о былой цивилизации. Но время потрудилось на славу; нам еще повезло, что сохранились фундаменты. Все остальное сгинуло.

– Без конца и края печально стелются пустынные пески, – пробормотал я.

Герхардт замер с лопатой в руках:

– А? Как это понимать?

– Шелли, – объяснил я.

– Ах, Шелли.

И он снова начал орудовать лопатой.

Перед наступлением вечера мы решили наконец закругляться и ехать назад, к кораблю. Мы проработали в поле семь часов, а похвастать было нечем, если не считать сотни-другой футов объемной кинопленки с остатками фундамента.

Солнце клонилось к закату; на Планете Четыре сутки длятся тридцать пять часов, и теперь они были на исходе. Небо, всегда хмурое, начало темнеть.

Луны не было. Четверка не имела спутников. Вот ведь несправедливость: у Тройки и Пятерки в этой системе по четыре спутника, а вокруг газового великана – Восьмерки – хороводится целых тринадцать лун.

Мы развернулись и отправились восвояси, только другой дорогой, на три мили восточное той, по которой приехали: вдруг попадется что-нибудь на глаза. Правда, надежда была слабенькая.