Роберт Силверберг - Седьмое святилище

И когда война наконец вынудила Валентина принять сан понтифика, он тянул сколько мог, прежде чем сдать верхний мир своему протеже Хиссьюну и спуститься в подземное царство, столь чуждое его солнечной натуре.

За девять лет своего понтификатства он пользовался любым предлогом, чтобы выйти наружу. Все понтифики до него покидали Лабиринт разве что раз в десять лет, и то лишь затем, чтобы присутствовать на торжественной церемонии в замке коронала. Но Валентин убегал при малейшей возможности и шатался по свету, как будто по-прежнему должен был совершать Выходы, входившие в обязанности коронала. Хиссьюн в таких случаях проявлял большое терпение, но Валентин не сомневался, что молодого коронала раздражает столь частое появление старшего монарха на публике.

– Я меняю то, что считаю нужным, – сказал Валентин. – Но ради Хиссьюна я обязан лезть на глаза как можно реже.

– Ну, теперь, во всяком случае, ты вылез из-под земли!

– Так-то оно так, но на этот раз я охотно бы остался. Только потому, что Хиссьюн в Зимроэле…

– Как же, как же. У тебя просто не было выбора. Кроме тебя, это следствие никто провести не мог. – Они помолчали. – Скверное дело – это убийство, – сказал наконец Насимонте. – Подумать только – раскидали куски этого бедолаги по всему алтарю! Тьфу!

– А с ним, боюсь, пришел конец и нашим стараниям наладить отношения с метаморфами.

– Ты думаешь, тут замешана политика?

– Кто его знает. Но я опасаюсь худшего.

– Ты? Неисправимый оптимист?

– Правильнее было бы назвать меня реалистом, Насимонте. Реалистом.

– Как будет угодно вашему величеству, – засмеялся старый герцог. И снова наступила пауза, еще длиннее предыдущей. Потом Насимонте заговорил уже спокойнее: – Я должен попросить у тебя прощения, Валентин. Я был слишком резок сегодня, говоря о перевертышах как о гадах, которых следует истребить. Ты же знаешь, в самом-то деле я так не думаю. Я старый человек и могу порой ляпнуть такое, что сам себе удивляюсь.

Валентин кивнул, но промолчал.

– И еще мне не следовало говорить, что археолога убил кто-то из его сородичей. Ты верно сказал – выводы делать еще рано. Мы еще и не начинали собирать улики. Непростительно с моей стороны утверждать…

– Напротив, Насимонте. Очень даже простительно.

– Ваше величество? – растерялся герцог.

– Не будем играть в игры, дружище. Здесь нет никого, кроме нас с тобой, и мы можем говорить правду без прикрас, не так ли? Да, я сказал тебе, что рано делать выводы, но этот вывод так очевиден, что напрашивается сам собой. Нет никакой рациональной причины, чтобы кто-то из археологов-людей – или гхайрогов, если на то пошло, – вздумали убить одного из своих коллег. Впрочем, я не вижу, зачем это могло бы понадобиться кому бы то ни было. Убийство – такая редкость, Насимонте. Нам не понять мотивов того, кто способен это совершить, – однако кто-то тем не менее это сделал.

– Верно.

– А чьи мотивы нам понять труднее всего? По моей логике, убийцей почти наверняка должен быть перевертыш – участник экспедиции или тот, кто пришел извне с заранее обдуманным намерением убить.

– Да, это резонно. Но зачем было перевертышу убивать одного из своих?

– Даже представить себе не могу. Потому мы и приехали сюда в качестве следователей. И у меня такое чувство, что ответ, когда мы его найдем, не доставит мне удовольствия.

Археологи ужинали на открытом воздухе, под ясным черным небом с ослепительными звездами, льющими холодный свет на таинственные руины.

Валентин познакомился со всей командой Магадоне Самбисы. В ней было семна дцать археологов: шесть человек, двое гхайрогов и восемь метаморфов. Все они казались мирными существами, настоящими учеными. Воображение Валентина отказывалось представить, чтобы кто-то из них мог убить и расчленить своего почтенного коллегу.

– Это единственные лица, которые имели доступ в зону раскопок? спросил понтифик Магадоне Самбису.

– Днем там, разумеется, работают землекопы.

– Ага. А где они теперь?

– У них своя деревня – там, за последней пирамидой. Они уходят туда на закате и возвращаются только к началу рабочего дня.

– Понятно. И много их там?

Магадоне Самбиса посмотрела через стол на бледного длиннолицего метаморфа с сильно скошенными внутрь глазами. Это был ее помощник Каастисиик, отвечавший за рабочую силу.

– Как по-вашему? Около сотни?

– Сто двенадцать. – И Каастисиик стиснул свой маленький щелистый рот, весьма гордясь собственной точностью.