Олег Радзинский - Агафонкин и Время

“Нужно включить свет, посмотреть на календарь”, – решил Агафонкин. С детства на стене между столом и комодом висел календарь, повешенный Митьком. Календарь не выглядел как календарь: это был скорее глянцевый плакат, на котором сверху синим были вытеснены день, число, месяц и год, а ниже оранжевыми печатными буквами горело одно слово – СЕГОДНЯ. Числа и дни менялись сами, слово же оставалось, нетронутое тщетной попыткой людского сознания заключить время в понятные ему границы.

Позже Агафонкин увидел обычные календари – настольные и настенные – и к удивлению своему обнаружил, что числа на них не менялись сами. Агафонкин решил не спать по ночам, чтобы увидеть момент, когда буквы и цифры на календаре приобретут другое значение, отметив смену дня, месяца, года, но ему это никогда не удавалось: он неотрывно смотрел на календарь, моргал от усердия и вдруг понимал, что вторник стал средой, 14-е – 15-м, и время уронило в свою копилку еще один день. От Митька, как водится, объяснений ждать не приходилось – ну что такого алеша календарь он на то и календарь чтоб дни отмечать – и Агафонкин принял это, как и многое из того, что являлось частью жизни Квартиры, пройдя обычный для него путь от восприятия этой жизни как нормальной и единственно возможной до необъяснимой, противоречащей правилам общедолжного, и, наконец, как одновременно и нормальной, и необъяснимой.

“Какое сегодня СЕГОДНЯ?” – думал Агафонкин, нащупывая кнопку большой лампы с золотистым абажуром на тумбочке у кровати.

Сегодня оказалось 28-м декабря 2013 года. Агафонкин встал, чтобы пойти умыться, хотел снять помятый пиджак и остановился, похолодев: в левом кармане не было юлы.

Он ощупал себя еще раз, нагнулся и полез под кровать, зная, что ничего не найдет, и липкий страх в самом низу живота – где где потерял оставил Вне простит с него спросят говорил ему митек тысячу раз говорил после выемки сразу домой объект передать не слушал зарвался где где потерял Агафонкин сел на коврик перед кроватью – обдумать, вспомнить.

Единственным местом, где он мог оставить юлу, была квартира Кати Никольской в Событии МоскваСтромынка9-11ноября1956года13:14 . Больше он нигде не бывал, не задерживался и – что важно – не раздевался. Агафонкин знал, что нужно срочно туда вернуться, и для этого он должен поехать на работу, в Дом ветеранов сцены, подойти к Катерине Аркадиевне, дотронуться до нее – и вот она, Стромынка, дом 9, проще не бывает.

Квартира была заполнена тишиной. Утренняя тьма коридора окутала Агафонкина черной мягкой шалью. Он прошел мимо открытой двери гостиной, откуда сквозь большие окна старого дома проникал полусвет зимней улицы – переливчатый спектр желтых фонарей и белого снега. Гостиная была пуста, как и водится в это время: ее дневной обитатель Матвей Никанорович спал в кроватке у себя в спальне. Агафонкин пошел дальше по коридору на кухню, где надеялся застать Митька: тот вставал рано и принимался возиться с делами, пока обитатели Квартиры досматривали сны.

Прямо по коридору – темный туннель – располагались комнаты Матвея Никаноровича и Митька. Свет у Митька не горел, но это не значило, что он спит: Митек был экономен и, выйдя из комнаты, всегда гасил свет. “На кухне уже, тесто на блины заводит”, – решил Агафонкин и повернул налево по коридору: здесь – в коротком отсеке, упиравшемся в зеленую стену с висящим на ней ничьим велосипедом, на котором никто никогда не ездил, – находились кухня, ванная и – в самом конце – комната Мансура с вечно закрытой белой дверью.

Агафонкин остановился: в комнате Мансура горел свет. Это было не то что странно, а странно на редкость: Мансур спал допоздна, выходя в общее пространство Квартиры только ночью. Он ограничивал передвижения необходимым – кухней, ванной, лишь изредка появляясь в большом коридоре, где клянчил у Митька деньги на выпивку. Получив отказ, Мансур уходил к себе или подолгу стоял в дверном проеме гостиной, слушая разговоры Матвея Никаноровича с Платоном Тер-Меликяном, не пересекая границу порога и не вступая в беседу. Слушал Мансур насмешливо, снисходительно улыбаясь, как старшие слушают младших. С Матвеем Никаноровичем он никогда не разговаривал, хотя и здоровался.

“В туалет, должно быть, пошел. Что тут необычного”, – решил Агафонкин, одновременно успевая удивиться темноте и отсутствию на кухне Митька. Он хотел уже постучаться в комнату Митька, как вдруг услышал женский голос из мансуровской комнаты. Это был голос Кати Никольской. Она звала его, Агафонкина.