Олег Радзинский - Агафонкин и Время

Катя мягко отклонила попытки Агафонкина ответить взаимностью, словно сперва желала утвердить свое на него право, подтвержденное безусловностью агафонкинского оргазма. Агафонкин перестал сопротивляться и позволил ее мягким горячим губам, ее влажному требовательному языку и тонким ищущим пальцам унести себя вниз по теплой реке. Он закрыл глаза и отдался потоку, превратился в последовательность ощущений – без мыслей, намерений, воли. Так твердые кристаллы сахара теряют свою природу и тают в горячем чае, становясь подслащенной водой.

– Тебе хорошо было? – шепнула Катя ему в ложбинку ключицы. – Хорошо?

Агафонкин кивнул и погладил ее по распустившимся волосам. Он слабо застонал, подтверждая, что было хорошо.

Катя прижалась к нему, поцеловала в шею и сказала:

– Не пугай меня так больше, Алеша. Я же тебя люблю. И хочу знать, что ты меня любишь.

Она приподняла голову и заглянула в агафонкинские зеленые глаза, пытаясь разглядеть в них ответ, прежде чем задаст вопрос:

– Ты ведь любишь меня, Алеша? Я ведь твоя, да?

Как правило, Агафонкин старался не врать. Бывало, что женщинам хотелось немного поиграть, и они шептали ему слова и требовали ответных слов. Агафонкин охотно говорил эти слова, оттого что они ровным счетом ничего не значили для обоих и просто служили еще одним элементом ощущений, вроде скользящих по телу рук и губ.

С Катей, однако, слова имели значение. А значение подразумевало ответственность.

– Конечно, люблю, маленькая, – неожиданно услышал свой баритон Агафонкин. – Никого так никогда не любил.

Катя засмеялась и стала целовать его в губы, шею, плечи, шепча, глотая звуки и поцелуи:

– Мой, мой, мой…

Это нужно было решительно прекратить.

а может не нужно

– Катюша, – Агафонкин не стал ее останавливать, чтоб не испугать, не встревожить – он уже понял, что она воспринимала с опаской любую попытку Агафонкина ограничить физическую близость, – а ты почему не на репетиции?

– Как почему? Ты же мне позвонил утром и попросил никуда не ходить, ждать тебя после часа дня. Я в театр сообщила, что не здорова, и сижу, тебя жду.

Агафонкин замер, и Катя, почувствовав испуг в его теле, приподнялась на локте:

– Что, Алеша? Ты мне сам сказал…

– Так ты никуда сегодня не выходила? – спросил Агафонкин, стараясь звучать безразлично. – Даже дверь не открывала?

– Нет, – ответила Катя. – Встала утром, проводила Сашу в командировку, отпустила Глафиру до среды и села тебя ждать.

Она пыталась понять по агафонкинским глазам, все ли сделала правильно, не сердится ли он. Агафонкин, тронутый ее зависимостью от своего одобрения, на мгновение забыл страх от происходящего, прижал, словно хотел укрыть от беды. Но было поздно: от такой беды не укроешь.

Он проснулся и не сразу понял где. Агафонкин приоткрыл глаза и по знакомым очертаниям предметов в предрассветной тьме разобрал – у себя в комнате, в Квартире: вот старый книжный шкаф, уставленный отобранными Платоном книгами – эти алеша прочитать обязательно , вот комод с тремя дверцами, а вот – у большого окна – стол, за которым он все детство выполнял задания, данные Матвеем Никаноровичем – пространственное отражение квадратичной интерполяции или эволюция понятия генома или языковые формы познания ; для обучения Агафонкина Матвей Никанорович выбирал исключительно темы, интересные ему самому.

Агафонкин любил это время зимой – ночь отступила, но еще борется, не сдается, словно женщина, которая знает, что любви больше нет, но отказывается в это верить и не хочет тебя отпустить. Ночь – женщина: тьма, тайна; день – мужчина: свет, ясность. Агафонкин где-то это читал. Только не помнил где.

Он потянулся, нежась в кровати, и вдруг понял, что лежит поверх одеяла, одетый. Агафонкин ощупал себя – на нем был летний костюм, в котором он взял Тропу в Киев-7июля1934-го . И сразу – проблеск молнии в грозовом небе – его ударило, заставив сесть в темноте комнаты: Катя. Катя Никольская.

Внутри, словно темная вода, все еще стоял сон, только о чем – Агафонкин не мог вспомнить. Катя – приснилась ли она ему? Как он вернулся обратно, в Квартиру? Кто был Носитель? Какой сегодня день? Какой год?

Агафонкин спустил ноги на пол и осознал, что обут: он спал в легких двухцветных туфлях, выданных Митьком по случаю Тропы в 30-е. Такого с ним никогда не случалось, разве что в окопах во время Русско-турецкой войны, когда служил в Ахалцыхском отряде Кавказского корпуса под командованием генерал-лейтенанта Девеля. Об этой войне у Агафонкина, кстати, остались самые антисанитарные воспоминания: одна оборона Баязетской цитадели, осажденной войсками Фаик-паши, во время которой гарнизон крепости (и пробравшийся к ним Агафонкин) не мылся целый месяц, экономя ценную воду, приводила его в мрачное состояние духа. Надо, впрочем, отметить, что, кроме Агафонкина, изнеженного комфортом современности, среди защитников цитадели мало кто страдал от невозможности помыться.