Эрик Рассел - Космический марафон

От того, что случилось потом, у меня даже на спине волосы встали дыбом, а уж двоим разгильдяям-вахтенным и вовсе стало плохо. Перед глазами у меня будто что-то щелкнуло, и Пейнтер вдруг исчез, вроде как кто-то выключил проектор. Вместо него посреди шлюза оказалась какая-то масса перепутанных черных веревок, которые извивались, стараясь завязаться в миллионы узлов. Из этой массы то и дело высовывались то концы, то петли, которые непрерывно дергались и дрожали. Не было видно ни глаз, ни носа, ни ушей, ни каких-либо иных узнаваемых органов – ничего, кроме кома жирных черных веревок, будто множество змей сплелось в один агонизирующий узел. Он тут же покатился обратно, я еще раз успел пронзить его лучом, и он вывалился куда-то в темноту.

– А ну-ка быстро! – рявкнул я, чувствуя, как по спине у меня ручейком стекает пот. – Задраить люк!

Они начали выполнять приказ, но как-то вяло и сонно. Один потянул на себя рычаг, и крышка люка стала медленно закрываться. Я не уходил до тех пор, пока люк не был окончательно закрыт и задраен. В шлюзе стоял какой-то слабый запах, напомнивший мне запах поджаренного на костре коала, с которого дураки гуппи забыли снять шкуру.

Когда я наклонился, чтобы поднять с пола снарядные ленты и снова взвалить их на себя, появился Эл Стор. Он сразу обратил внимание на необычный запах, бросил взгляд на ошалевших вахтенных и сразу понял, что случилось что-то неладное.

– Что такое? – спросил он.

– Пейнтер вернулся, – сообщил я. – Только это был не Пейнтер.

– Вы впустили его?

– Да. И это был самый настоящий Пейнтер. Я помню его гораздо лучше, чем собственную мамашу.

– Ну и?..

– Только он не мог или не хотел говорить. Не отвечал на вопросы. Поэтому я решил не рисковать. – Я вспомнил о том, что произошло, и спина у меня мгновенно взмокла. – Я угостил его лучом в брюхо, и он тут же превратился в какое-то кошмарное чудовище.

– Хм! Жаль, меня здесь не оказалось… можно было бы проверить, вижу ли я то же самое, что и все вы. – Он немного подумал, затем продолжал: – Судя по всему, говорить они не могут, равно как и внушить нам, что говорят. Это немного упрощает дело. Значит, в дальнейшем нам будет легче.

– Легче было на венерианской линии, – заметил я с нескрываемой тоской.

Не обратив на мои слова ни малейшего внимания, он продолжал:

– Кроме того, теперь мы точно знаем, что Пейнтер действительно у них, а скорее всего, и Джепсон тоже, поскольку в противном случае они не сумели бы создать правдоподобный образ одного из них. – Он повернулся к парочке поникших вахтенных: – Люк больше не открывать, не получив предварительно разрешения от самого капитана. Это приказ!

Они угрюмо кивнули. Эл отправился дальше по своим делам, я – по своим. Через час катер был готов. Мы набились в него как сельди в бочку. Кли Янг явился в своем дыхательном аппарате, наслаждаясь любимыми тремя фунтами, и расположился, вольготно раскинув свои многочисленные щупальца по нашим коленям. Одно из них легло и на мои. Оно было чуть повернуто ко мне внутренней стороной, на которой виднелась одна из присосок величиной с небольшое блюдце. Меня так и подмывало взять да и плюнуть в нее – просто так, безо всякой особой причины, просто потому, что это наверняка бы ему не понравилось. Наконец катер с ревом взмыл в ночное небо. Пилотировал, как и в прошлый раз, Бэнистер. Несмотря на непроглядную темень, найти шлюпку большого труда не составляло. На носу катера имелся мощный прожектор и полный набор аппаратуры для полета в условиях плохой видимости. Особенно выручало то, что генераторы шлюпки по-прежнему работали и радиоканал оставался открытым: нам оставалось лишь не терять издаваемые рацией шлюпки шумы и держать курс прямо на них.

Вскоре мы уже пронеслись над поселком туземцев. В свете нашего прожектора ярко блеснул серебристый цилиндрический корпус шлюпки. Сами хижины мы увидели только мельком, но мне показалось, что я различаю между ними какие-то темные бесформенные силуэты, перемещающиеся с места на место. А может, это мне только почудилось.

Прямо за околицей деревеньки Бэнистер сбросил серию напалмовых бомб. Они достигли земли и легли в ряд длиной четыреста – пятьсот ярдов, полыхнув ослепительным всепожирающим огнем. Мы пролетели дальше, давая пламени время как следует потрудиться, затем сделали широкий разворот прямо над грядой невысоких холмов и над озером. Наконец мы снова пронеслись над хижинами на высоте пятидесяти футов – так низко, что чуть не посшибали крыши, и скользнули на выжженную бомбами, покрытую свежим пеплом посадочную площадку. Затем мы выбрали четверых, которым предстояло остаться на борту и никого обратно не впускать, – это касалось и тех из членов поисковой группы, у кого могли возникнуть нелады с памятью! Остающиеся тщательно записали все наши пароли. Моим паролем было слово «нани-фани» – одно из грязных венерианских ругательств. Поскольку я простой космонавт, а не какой-нибудь там интеллигент, ругательства я всегда запоминаю хорошо, а забываю очень редко. Но мне и в голову не приходило, что когда-нибудь настанет день, когда от неприличного слова будет зависеть моя жизнь.