Сергей Григорьев: Гибель Британии [журнальный вариант]

— О да. «Радиомания» кончилась скорей, чем думали, — и множество фирм в середине века разорилось: мир только на два-три десятилетия превратился в ярмарочных простофиль, зевак около клетки с болтающими попугаями. Жить с наушниками, ожидая новостей, слушать поневоле то, что орет громкоговоритель, хрипя, кашляя и чихая, скоро всем надоело. Это было слишком назойливо. Главное, вспышка радиомании противоречила основной линии развития человеческого общества. Дикари болтливы, культурные люди молчаливы: сначала они научаются молча выслушивать других, потом в тиши слушать и себя, т.-е. мыслить. К концу двадцатого века вселенная погрузилась в великое безмолвие. Грохот и лязг первобытных машин, доживающих свой век, сменился эпохой тихих машин. Вместе с концом стального века настал и конец живой речи. Для слуха осталась музыка, умеющая говорить без слов. Вместо слышимых слов люди стали объясняться, когда только это было возможно, видимыми знаками. Чуть посложнее было то, что надо объяснить, тем больше применялось немых знаков. Литература процветала и обогатилась новыми знаками и символами. На вывесках больше не писали «портной», а изображали, как в старину, ножницы. Над входом в булочную висел золотой крендель, и это было одинаково понятно, как негру, так и ирландцу, равно как и смысл двух букв: «WK», распространенных вместе с британской культурой по всей вселенной.

Бэрд Ли, чмокая погасшей трубкой, что было совсем невкусно, задумчиво смотрел на цветок алой розы, стоявший в стакане на столе перед ним, и не хотел верить самому себе, что несколько часов тому назад он шел с Лонгом Ро мимо здания Британской гильдии ткачей в Манчестере. Но вот Старая Москва, — и нечто чудовищное, невероятное. Хорошо, если это только фокусы. Фокусы. Но вот цветок перед ним...

Бэрд Ли вспоминает тонкую руку женщины, которая три часа тому назад на его глазах сорвала цветок с куста и молча вдела в петлицу на лацкане куртки Ли. От розы исходит живой и нежный неподдельный запах, листья розы сочны и зелены. Один лепесток оторвался от крупного цветка и тихо упал на стол...

Итак, эти розы, если они и расцветают в самом деле, скоро осыпаются... Они столь же недолговечны, как и все цветы земли.

Бэрд Ли закрыл глаза рукой, и перед ним огненным призраком вспыхнуло слово электрической вывески:

«Чинграу».

Бэрд Ли услышал в телефоне голос Лонга Ро:

— Кто?

— Бэрд Ли.

— Что?

— Вы свободны? Я хочу еще раз просить вас со мной на выставку.

— Снова?

— Да. Я решил снять очки .

— Это безумие.

— Пусть. Я хочу убедиться собственными глазами.

— Вы знаете последствия?

— Поэтому вы мне и нужны.

— Хорошо. Место. Время.

— На углу 33-45. Пять минут...

— Да.

Через четыре минуты Бэрд Ли стоял на углу улицы 33-45 там, где Москва-река накрыта сводом широкого моста. Подкатилась бесшумно каретка, и из нее Лонг Ро знаком пригласил Бэрд Ли. Американец сел рядом с другом, и каретка тихо покатилась к тому месту, где небо горело заревом над Всесоюзной Биотехнической Выставкой.

Лонг Ро и Бэрд Ли вышли из каретки у ее входа.

Бэрд Ли, обгоняя друга, почти бежал по скрипучим под ногой песчаным тропинкам выставки, не обращая никакого внимания на то, что еще час назад так его волновало: он пробежал равнодушно даже мимо той яблони «Semperflorens», которой хотел посвятить восторженный фельетон, чтобы передать его в Америку по телефону под крикливым заголовком: «Воскрешенный Эдем в Москве или древо познания добра и зла». Яблоня была в полном цвету, и в то же время ветви ее сгибались под тяжестью спелых румяных плодов; она цвела и плодоносила непрерывно.

Американец стремился через аллею плодовых деревьев к той площади, где над зеленой поляной сверкала на невидимых опорах сквозная световая надпись из одного слова: «Чинграу».

На поляне была толпа. Ее движение говорило ясно, что все люди охвачены сильным беспокойством, вызванным впечатлением из ряда вон. Посреди поляны низкая постройка, она круглым куполом поднимается прямо от земли, напоминая древние сардобы над колодцами среднеазиатских пустынь, построенные еще Тимуром. Над входом в сардобу «Чинграу» белой затейливой вязью по лазури изразцов изображено знаками, равно читаемое всеми народами — и каждым на своем языке:

«Мы строим в глубину».

Несколько ступеней вниз, и Бэрд Ли с Лонгом Ро наряду с другими посетителями сардобы «Чинграу» получили от служителей очки, подобные очкам авиаторов, очень плотно прикрывающие всю глазную впадину. В очках были голубовато-зеленые стекла. На стене лестницы и входа и даже в коридоре по стене тянулась лентой надпись, повторяя одно и тоже: